24 рядовое воскресенье (год А)
Проповедь на Евангелие от Матфея 18, 21-35
В то время: Пётр приступил к Иисусу и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз. Посему Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими. Когда начал он считаться, приведён был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов. А как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и всё, что он имел, и заплатить. Тогда раб тот пал, и, кланяясь ему, говорил: «государь! потерпи на мне, и всё тебе заплачу». Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему. Раб же тот, выйдя, нашёл одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: «отдай мне, что должен». Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: «потерпи на мне, и всё отдам тебе». Но тот не захотел, а пошёл и посадил его в темницу, пока не отдаст долга. Товарищи его, видев происшедшее, очень огорчились, и, придя, рассказали государю своему всё бывшее. Тогда государь его призывает его и говорит: «злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?» И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга. Так и Отец Мой небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его. (Мф 18, 21-35)
Дорогие братья и сестры.
В начале проповеди думаю, надо чуть-чуть объяснить цифры, которые были названы в Евангелии. По крайней мере, их значение. Чтобы лучше можно было представить, о чем говорит Иисус.
Вначале Петр обратился к Иисусу с вопросом: «сколько раз прощать брату моему?». И сразу добавляет: «до семи ли раз?». Естественно, конкретные цифры здесь не имеют значения. В Евангелие число семь всегда указывает на совершенство, на полноту. То есть, «до семи ли раз?», это вопрос «разве часто?», «разве надо все время прощать брату моему?», «разве любой раз?» и так далее. Это не подразумевает некую частоту, вроде семи раз в течение часа, в течение дня, в течение недели или месяца. Петр спрашивает: «часто ли прощать брату моему?». Иисус отвечает: «до седмижды семидесяти раз». Четыреста девяносто раз, если посчитать. Но и тут смысл не в цифрах. Здесь Петр спрашивает: «часто ли надо прощать брату?». Иисус отвечает: «всегда надо». Но отвечает в тон вопроса Петра. Отчего и происходит такая игра слов.
Вторая игра слов с цифрами уже более-менее в абсолютном значении, хотя нам трудно это представить. В притче Иисус говорит: был один раб, который должен своему государю десять тысяч талантов. А товарищ его задолжал ему сто динариев. По представлению человека, живущего в то время, когда было написано Евангелие, во время Римской империи, один динарий - это то, что можно честным трудом заработать в течение одного дня. То есть, сто динариев - это приблизительно столько, сколько можно заработать за четыре месяца. Сто дней работал — получил сто динариев. Это тот долг, который товарищ должен был рабу, у которого долг был в десять тысяч талантов. Это сумма, которую нельзя себе представить, настолько она велика. Это сумма, сопоставимая с внешним государственным долгом некоторых стран. И сразу понятно, где Иисус устраивает в этой притче поле напряжения. Иисус подчеркивает: «так и Отец Небесный поступает с вами». То есть, с каждым из нас. Если не простит каждый из нас «от сердца своего ближнему согрешения его».
Вот это прощение, которым Бог прощает наши грехи, это еще более-менее можно себе представить. Мы знаем, верим, что в крещении Бог нас освобождает от всех грехов. То есть, в момент крещения человек становится новым творением перед Богом. Человек в этот момент перед Богом без греха. Сам Бог отмывает грехи. К сожалению, человек не сохраняет эту благодать. И из-за всяких обстоятельств и решений человек грешит. Нам свойственно, к сожалению, что мы грешны. Мы не ангелы, мы люди, живущие на земле. И мы совершаем грехи. Для этого есть таинство исповеди. В таинстве исповеди Бог нам прощает грехи. Прощение, которое мы получаем от Бога не говорит о том, что Бог забывает о наших грехах. Бог не может забывать. Это не свойственно Ему. Ведь Он Всемогущий. Бог не забывает наших грехов. Он говорит: «Я тебе простил грехи. Они больше не важны. Я на них больше не смотрю. Я на них больше не обращаю внимание. Я не ставлю это в счет тебе».
Приблизительно таким образом происходит прощение. И не потому, что мы такие «белые и пушистые» и наши грехи - это все чепуха. Сами мы знаем, как страшно все то, что мы делаем. Бог нам прощает наши грехи потому, что Он милосердный. Не потому, что мы заслужили это прощение. Или потому, что мы зарабатывали каким-то образом это прощение от Бога. Но потому, что Он милосердный. Иисус Христос умер на кресте ради нашего прощения. Он взял на себя грехи мира, грехи каждого из нас. Для того, чтобы Бог нам из милосердия простил. И каждый из нас знает, какие грехи Бог нам простил. И милосердие Божия не имеет ограничения. К Богу мы всегда можем обратиться.
Иногда слышно: «у меня столько грехов - это никто не прощает», или «у меня такие грехи - Бог мне никак не простит». Это заблуждение. Бог всегда готов простить нам наши грехи, если мы только к Нему обратимся. Человека, который кается в своих грехах, Бог никогда не отсылает от Себя. Бог всегда открыт для человека. Таким образом милосердие Божие действует. И оно проявляется, в том числе, в прощении грехов. Оно проявляется и во многом другом. В благодати Божией, которая часто связана с прощением. Благодать действует тоже из-за милосердия Божия.
Из всего этого и смотря на притчу, которую мы слышали из Евангелия, мы должны сделать свои выводы. Если Бог нам простил из чистого милосердия то, что мы иногда плохо поступаем и грешим, это должно отражаться на нашей жизни. Например, на том, как мы относимся к другим людям. В первую очередь к тем, кто постоянно вокруг нас. Супруги, родители, дети, братья, сестры… Потому можно уже круги пошире нарисовать: друзья, коллеги по работе…
Везде, где есть человеческое общение, к сожалению, всегда присутствует и грех. Надеемся, что меньше там, где есть хорошие человеческие отношения. Бывают ситуации, когда мы как будто постоянно находимся под влиянием греха другого человека. И как мы поступаем? Часто у нас есть отмазки: «Я простил бы, но сколько можно!? Я простил бы, но другой человек не проявляет признаков того, что он пересмотрел свои поступки. Я простил бы, но другой человек не просил о прощении. Я простил бы, но я-то, вообще-то, прав!»… Всегда найдем отмазку. И все наши отмазки против Евангелия, против учения Христа. Который говорит, что прощать надо всегда, без исключения.
И наше прощение должно быть похоже на прощение, которым Бог нам прощает все наши грехи. Потому, что бывает так — «давайте забудем обо всем». Но это не прощение. Может быть, на время ситуация улучшится. Но это не прощение. Когда-то возникает момент и все заново кипит, и все заново поднимается, и все заново вспоминаем. И тут мы уже понимаем, что это не прощение. Если мы, как Иисус говорит, от сердца своего хотим простить, то это не значит забывать о том, что другой сделал. Это значит, помня, что другой человек сделал, сказать, что это больше не важно. Больше мы об этом не помним. Больше мы другому человеку это не ставим в счет. То есть, мы отказываемся от того, на что мы как будто право имеем. Таким образом, прощение - это всегда жертва. Всегда отказ от чего-то, на что мы как-будто право имеем. Ради того, чтобы проявилось в нашей жизни милосердие.
Милосердие в нашей жизни, которое мы можем проявить, конечно, это только отражение того милосердия, которым Бог нас любит. То есть, все милосердие, которое мы могли бы проявить в нашей жизни - это только искра того огня, которым Бог нас одаряет. Милосердие, которое действует. Милосердие, в котором мы можем найти истинное утешение. В котором мы найдем силу для того, чтобы простить другим, не смотря на то, что они сделали. Ветхий Завет «око за око и зуб за зуб» уже не действует. Мы призваны простить всем и все. Таким образом проявив милосердие Божие.
Во время одной из бесед Господа Иисуса Христа с учениками Пётр спросил своего Божественного Учителя: «Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?» (Мф.18:21).
По учению ветхозаветных книжников прощать ближнего за его проступки можно было только три раза. Задавая этот вопрос, Пётр желал своим великодушием превзойти ветхозаветную праведность.
Христос ответил ему: «Не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз» (Мф.18:22). Такой ответ Спасителя означал, что прощать своего заблуждающегося брата нужно всегда, независимо от того, сколько обид он причинил.
Чтобы ученики могли лучше усвоить эту мысль, Господь поведал им притчу о милостивом царе и немилосердном должнике.
«Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими, - начал Своё повествование Спаситель. - Когда начал он считаться, приведён был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов» (Мф.18:23,24).
Должник был не в состоянии расплатиться. И когда царь услышал об этом, то приказал продать его вместе с женой и детьми в рабство и тем самым погасить долг.
«Тогда раб тот пал, и, кланяясь ему, говорил: государь! потерпи на мне, и всё тебе заплачу» (Мф.18:26). Царь сжалился над ним и приказал освободить должника. Зная, что он никогда не сможет возвратить этот долг, царь всё ему простил. Милосердие государя спасло раба и его семью от страшного бедствия.
«Раб же тот, выйдя, - продолжал Свою притчу Христос, - нашёл одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: «отдай мне, что должен» (Мф.18:28).
Тогда товарищ, пав к ногам его, стал умолять: «Потерпи на мне, и всё отдам тебе». Но тот не захотел, а пошёл и посадил его в темницу, пока не отдаст долга» (Мф.18:29,30).
Друзья несчастного, видя происшедшее, очень огорчились. Они пошли к государю и рассказали о том, что видели.
Тогда Царь, призвав немилосердного раба, сказал ему: «злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?» (Мф.18:32,33).
Разгневавшись на беспощадного раба, Государь велел отдать его истязателям, пока он не вернёт своего долга.
«Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его» (Мф.18:35), - заключил Свою притчу Христос.
Все мы много согрешаем пред Богом и находимся у Него в неоплатном долгу. Но Господь по Своей неизреченной милости и человеколюбию прощает нам все наши прегрешения.
Взамен Бог ждёт лишь одного - чтобы мы не держали зла на своих ближних и старались прощать все причинённые нам обиды.
«Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф.6:14,15), - говорит Спаситель в Святом Евангелии.
Прежде чем обратиться с молитвой ко Господу, мы должны простить всех обидчиков и примириться с ними, иначе наш молитвенный дар не будет угоден Ему: «Если ты принесёшь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой перед жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой», - говорит Господь (Мф. 5:23-24).
Примирение с ближними - это начало нашего исправления и первая ступень на пути вхождения в Царство Отца Небесного.
«Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи раз, но до седмижды семидесяти раз» . ()
Прощение обид – всегдашняя наша обязанность. – Сколь велико различие между грехами против Бога и против человека. – Величие благодеяний Божиих усугубляет тяжесть грехов против Бога. – Обличение пороков воинов, ремесленников, землевладельцев. – Изъяснение притчи о прощенном и оказавшемся неблагодарным должнике. – Польза безропотного перенесения обид. – Должно скорбеть о причиняющих нам зло.
1. Петр думал, что говорит нечто великое, почему, как бы желая похвалиться любовью к ближнему, заключил вопрос свой словами: «До семи ли раз» ? Ты повелел, – говорит он Иисусу, – прощать обиды ближнему; сколько же раз я должен делать это? Если, например, ближний часто будет погрешать и, по обличении всегда будет раскаиваться, – то сколько раз Ты повелишь нам прощать его? Того, кто не раскаивается и не осуждает себя за грех, Ты повелел по троекратном обличении оставить, сказав: «Да будет он тебе, как язычник и мытарь» , а для раскаивающегося не положил никакого предела, но велел принимать его. Итак, сколько же раз должно прощать его, когда он по обличении раскаивается? Довольно ли семи раз? Что ж отвечает Христос, человеколюбивый и благий Бог? «Не говорю тебе: до семи раз, но до седмижды семидесяти раз» . Число семьдесят крат седмерицею берется здесь неопределенно, и означает непрерывную или всегдашнюю обязанность. Как выражение: «тысячу раз» употребляется для означения множества, так и настоящее выражение. Например, и в словах: «бесплодная рождает семь раз» (), под словом «семь» Священное Писание разумеет множество. Таким образом, Христос не определил числа, сколько раз мы должны прощать ближнему, но показал, что это постоянная и всегдашняя наша обязанность. То же самое объяснил Он и в следующей далее притче. Чтобы повеление, заключающееся в словах: «до седмижды семидесяти раз» не показалось кому-либо великим и трудным, Он присоединил эту притчу, в которой разъясняет смысл предыдущих слов, посрамляет того, кто бы стал гордиться прощением обид, и вместе показывает, что таковое повеление не трудно, а напротив весьма легко. Потому-то Он представил в ней человеколюбие Свое, чтобы ты отсюда познал, что, хотя бы седмижды семьдесят раз прощал ближнему, хотя бы все вообще его прегрешения всегда оставлял, – и тогда твое человеколюбие будет столь же далеко от бесконечной божественной благости, которая для тебя нужна на будущем суде при требовании от тебя отчета, сколько капля воды от беспредельного моря, даже еще более. Вот слова Христа: «Посему Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими; когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов; а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и все, что он имел, и заплатить» (). Потом, когда этот должник, помилованный господином, вышедши, стал душить своего товарища, должного ему сто динариев, и тем разгневал господина, то последний приказал снова ввергнуть его в темницу, пока не отдаст всего. Вот как велико различие между грехами против Бога и грехами против человека! Так же велико, как между десятью тысячами талантов и сотнею динариев, и даже еще более. Причина этого заключается как в различии лиц, так и в непрерывном повторении грехов. На глазах человека мы удерживаемся и опасаемся грешить; а Бога, хотя Он каждодневно на нас смотрит, не стыдимся, – напротив, и делаем все, и говорим обо всем безбоязненно. И не от этого только зависит важность грехов, но еще и от благодеяний и той чести, которою мы почтены от Бога. И если вы желаете знать, что значит «десять тысяч» , – и даже гораздо более – "талантов" , т. е. грехов к Богу, то я постараюсь показать это вкратце. Но я опасаюсь, чтобы чрез это или не подать большего повода ко греху тем, которые склонны к беззаконию и любят непрестанно грешить, или не ввергнуть в отчаяние малодушных, которые, подобно апостолам, может быть, спросят: «Кто же может спастись» ()? Однако же скажу, чтобы внимательных сделать более твердыми и благодушными. Страждущие неизлечимою болезнью и не чувствующие ее, и без моих слов не оставят своего нечестия и нерадения. Если же мои слова подадут им больший повод к беспечности, причина будет заключаться не в них, а в самой их бесчувственности. По крайней мере, поучение мое внимательных может обуздать и довести до сердечного сокрушения, а мягких сердцем, показав им тяжесть грехов их и открыв силу покаяния, более расположить к нему. Потому почитаю нужным говорить. Таким образом в слове своем я изложу грехи как по отношению к Богу, так и по отношению к людям, – и притом не частные, но общие, так как частные каждый может присовокупить, советуясь с своею совестью. А для того предварительно изображу божественные благодеяния. Итак, какие же благодеяния Божии? Он даровал нам бытие и сотворил для нас все видимое: небо, море, землю, воздух и все в них содержащееся: животных, растения, семена; но невозможно исчислить всех Божиих дел по причине беспредельного их множества! Из всех тварей, населяющих землю, в нас только одних вдохнул душу живую; насадил рай, дал помощницу, поставил владыками над всеми бессловесными, увенчал славою и честью. Потом, когда человек оказался неблагодарным к своему Благодетелю, Он удостоил его еще большего благодеяния.
2. В самом деле, смотри не на то только, что Бог изгнал человека из рая, но обрати внимание и на ту пользу, которая произошла отсюда. По изгнании из рая, Он оказывал людям бесчисленные благодеяния, совершил различные строения спасения, и наконец послал единородного Сына Своего к облагодетельствованным Им и ненавидящим Его, отверз нам небо, отпер двери рая, и нас, врагов Своих неблагодарных, соделал сынами. Потому прилично теперь сказать: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия» ()! Он дал нам крещение во оставление грехов, освободил от наказания, сделал наследниками царствия, обещал бесчисленные блага добродетельно живущим, простер к нам Свою руку, и излил Духа в сердца наши. Итак, что же, после таких бесчисленных Божиих благодеяний? Какое мы должны иметь расположение к Нему? Воздали ли бы мы не только достойную, но даже самомалейшую часть долга и тогда, когда бы каждый день умирали за Того, Который столько возлюбил нас? Нимало. И это самое обращалось бы в нашу пользу. Но такие ли мы имеем к Нему расположения, какие должно иметь? Мы каждодневно нарушаем Его законы. Не оскорбляйтесь, если я обращу свое слово против грешников: я буду обвинять не вас только, но и самого себя. Итак, с кого бы мне начать, по вашему желанию? С рабов или с свободных? С воинов или простолюдинов? С начальников или подчиненных? С жен или мужей? С старцев или юношей? С какого возраста? С какого рода? С какого чина? С какого звания? Угодно ли вам, чтобы я начал свое слово с воинов? И что же? Не грешат ли они каждодневно, оскорбляя, понося других, неистовствуя, и всячески стараясь сделать их несчастными? Будучи подобны волкам, они никогда не чужды злодеяний. Да и может ли море быть без волн? Какая страсть не возмущает их! Какая болезнь не обдержит их души! По отношению к равным они водятся ненавистью, завистью и тщеславием; по отношению к подчиненным – корыстолюбием; по отношению к тяжущимся и прибегающим к ним как к пристани – коварством и клятвопреступлением. Сколько производят они хищений! Сколько у них обманов! Каких нет между ними клевет и непозволенных торгов! Сколько между ними раболепных ласкательств! Теперь противопоставим каждому пороку закон Христов. «Кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной» (). «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею» (). «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (). Воины же надмеваются пред подчиненными и вверенными их власти, которые трепещут пред ними и страшатся их, так как они жестокостью своею превосходят зверей. Ничего не делают ради Христа, а все для чрева, для корыстолюбия и тщеславия. И можно ли исчислить в слове все беззаконные их поступки? Кто в состоянии описать их насмешки, неумеренный смех, неприличные разговоры, постыдные слова? А о корыстолюбии и говорить нечего. Как монахи, живущие в горах, не знают, что такое корыстолюбие, так и воины, – только по противоположным причинам. Первые не знают этой страсти потому, что слишком далеки от этой болезни: а последние не чувствуют того, какое великое зло эта страсть, по той причине, что чрезмерно упиваются ею. Эта страсть до того искоренила в них добрые расположения и так возобладала над ними, что не почитается даже у этих неистовых людей и тяжким преступлением. Но не угодно ли вам, оставивши воинов, посмотреть на других, более кротких? Обратимся, например, к художникам и ремесленникам. Кажется, эти люди преимущественно пред другими снискивают пропитание справедливыми трудами и собственным потом; но и они, при всех трудах своих, подвергаются многим порокам, когда бывают невнимательны к себе самим. К праведным трудам своим они часто присовокупляют неправедную продажу и куплю; из корыстолюбия лгут, клянутся и нарушают клятву. Они заботятся только о настоящей жизни, прикованы к земле: все делают из корыстных видов и, желая умножить свое имение, мало пекутся о подании помощи нуждающимся. Кто может изобразить употребляемые при этом злословия, обиды, барыши, проценты, договоры, коварно заключаемые бесчестные торговые дела?
3. Впрочем, если вам угодно, оставим и этих, и перейдем к другим, – более, по-видимому, справедливым. Кто же это? Это те, которые владеют поместьями и собирают богатство от плодов земли. Но можно ли найти кого несправедливее их? Если посмотрите, как они поступают с бедными, несчастными земледельцами, то увидите, что свирепость их превышает жестокосердие варваров. Тогда как земледельцы истаивают от голода, изнуряют себя всю жизнь трудами, – они непрестанно налагают на них новые тяжкие оброки, определяют их к самым трудным работам и употребляют их вместо ослов и лошаков, и даже вместо камней. Не давая им ни малейшего отдыха, и во время плодородия, и во время бесплодия равно угнетают их и никакой пощады им не оказывают. Есть ли кто-нибудь несчастнее этих бедняков, которые трудясь всю зиму, проводя ночи на холоде, под дождем, без сна, и за все это не получая никакой платы, но еще задолжавши, принуждены бывают убегать от своих господ, не столько спасаясь и боясь голода и домашнего расстройства, сколько мучений, насилия, истязаний, тюрьмы и неизбежных работ – от управителей? Что сказать о торгах, чрез них производимых, и о неправедных прибытках, отсюда получаемых? Господа, их притесняющие, наполняя свои точила и подточилия от трудов и пота их, не позволяют этим беднякам брать в свои дома ни малейшей части; но весь плод от винограда вливая в свои неправедные сосуды, бросают им за это самую малую плату. Они выдумывают новые роды процентов, недозволенные законами даже у язычников; составляют самые бесчестные долговые акты, в которых требуют не сотой части, но половины всего имения от должника; и хотя бы последний имел жену, воспитывал детей, хотя бы был человек бедный и собственными трудами собирал в свое гумно и точило, – они об этом не размышляют. Потому уместно здесь привести слова пророка: «ужаснися небо, и убойся земля!» () До какого неистовства дошел род человеческий! Говоря обо всем этом, я не осуждаю искусств, земледелия, воинского звания, поместьев, – но нас самих. И Корнилий был сотником, и Павел был скинотворцем, и после проповеди занимался своим ремеслом, и Давид был царем, и Иов был господином большого имения и получал великие доходы; но все это никому из них не послужило препятствием к добродетели. Итак, рассмотревши все это и вспомнивши о тьме талантов, потщимся хоть поэтому прощать ближнему малочисленные и неважные оскорбления. Мы должны дать отчет в исполнении предписанных нам заповедей; но мы не в состоянии исполнить всего, что бы мы ни делали. Поэтому Бог и дал нам легкое и удобное средство к уплате совершенно всех наших долгов, – то есть, забвение обид. А чтобы лучше уразуметь это, выслушаем всю притчу по порядку. «Приведен был , – говорит Спаситель, – к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов; а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей» (). Почему же велел и жену продать? Не по жестокости или бесчеловечию (в таком случае раб его потерпел бы новый урон, так как тогда и жена сделалась бы рабою), но по особенному намерению. Таким строгим повелением хотел устрашить раба своего, и тем побудить его к покорности, без всякого намерения продать. Если бы он имел это в виду, то не внял бы его просьбе и не оказал бы ему своего милосердия. Но почему же он не сделал этого, и не простил ему долга прежде такого повеления? Чтобы вразумить его, сколько долгов он прощает ему, и чрез это заставить его быть снисходительнее к своему товарищу, который был должен ему. В самом деле, если он и тогда, как узнал и тяжесть своего долга, и великость прощения, стал душить своего товарища, то до какой бы жестокости не дошел он, если бы наперед не был вразумлен этим средством? Как же на него подействовало это средство? «Потерпи на мне , – говорит он,– и все тебе заплачу» (). Господин же его, «умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему» (). Не открывается ли и здесь опять его чрезмерное человеколюбие? Раб просил только отсрочки времени, а он дал ему более просимого: он отпустил ему весь долг и простил его. Господин и прежде хотел простить долг рабу своему, но не хотел, чтоб это было одним только даром его, – но и следствием покорности раба, чтобы и со стороны его что-нибудь было сделано для получения награды. Впрочем причина прощения показывает, что все это зависело от самого господина, хотя раб припадал к нему с своим прошением. «Умилосердившись над рабом тем, -:сказано,– отпустил его» . Однако же господин так поступил, чтобы и со стороны раба была причина прощения ему долга (иначе он был бы совершенно посрамлен), и чтобы, научившись собственным несчастием, был снисходительнее к своему товарищу.
4. И действительно, в это время раб был добр и чувствителен: он ни от чего не отрекся, – дал обещание заплатить долг свой, припал к господину с прошением, возгнушался грехами своими и познал великость своего долга. Но последующие его поступки совершенно не соответствуют прежним. Выйдя же тотчас, – не чрез несколько времени, но тотчас , еще живо ощущая благодеяние, ему оказанное, – он во зло употребил и дар, и свободу, ему данную. "Нашел , – говорится, – одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен» (). Не очевидно ли человеколюбие господина, не очевидна ли и жестокость раба? Заметьте это, поступающие так из-за прибытков! Если не должно так поступать во внимание к греху, то тем более из-за прибытков. Итак, что же сказал должник? «Потерпи на мне, и все отдам тебе» (). Но тот не тронулся этими словами, которые спасли его самого: ведь и он, сказав то же самое, прощен был в десяти тысячах талантов; он не вспомнил о пристани, спасении его от потопления; та же самая просьба не напомнила ему о человеколюбии господина. Но по любостяжанию, жестокосердию и злобе, пренебрегши всем этим, душил своего товарища с жестокостью, несвойственною даже диким зверям. Что ты делаешь, человек? Или не чувствуешь собственного обольщения? Не вонзаешь ли меч в самого себя, вооружая против себя милость господина и отпущение им долга? Но он нимало об этом не размышлял, подобного случая, бывшего с ним, не припомнил, а потому и не сделал должнику своему никакого снисхождения, хотя последний просил о долге и не так важном. Сам он просил господина о прощении десяти тысяч талантов, а этот только о сотне динариев; последний просил у равного себе, а тот у господина. Сам он получил совершенное прощение, а товарищ просил только отсрочки времени, но он и в этом отказал ему, – потому что сказано: «посадил его в темницу...Товарищи его, видев происшедшее» (), обвинили его пред господином. Даже и людям это было неприятно: что сказать о Боге? Так негодовали на него не имеющие на себе долга! Что же сказал господин? «Злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя» ()? Примечай опять кротость господина! Он судится с рабом своим и как бы защищается, намереваясь уничтожить свой дар (или лучше, не он уничтожил, но сам получивший), а потому и говорит: «Весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего» ? Хотя и тяжким для тебя кажется простить долг ближнему своему, но ты должен обратить внимание и на ту пользу, которую ты уже получил и имеешь получить; хотя и тяжко повеление, но надлежало помыслить о награде за исполнение его. Притом товарищ не оскорблял тебя, напротив ты оскорбил Бога, простившего тебя за одно только прошение твое. Если бы даже он и оскорбил тебя, и для тебя несносно быть ему другом, то еще несноснее попасть в геенну. Если бы ты то и другое сравнил между собою, то увидел бы, что первое гораздо легче последнего. Когда он был должен десять тысяч талантов, господин не называл его лукавым, и не укорял его, но помиловал его. Как же скоро он поступил жестоко с своим товарищем, то господин сказал: "Злой раб!" Слушайте, лихоимцы (к вам слово)! Слушайте, безжалостные и жестокие! Вы жестоки не для других, но для самих себя. Когда ты питаешь злобу, то знай, что ты питаешь ее к самому себе, а не к другому, обременяешь самого себя грехами, а не ближнего. Что бы ты ни делал последнему, все это сделаешь как человек, и притом в настоящей только жизни; но Бог не так поступит: Он подвергнет тебя большему и вечному мучению в жизни будущей. «Отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга» (), – т. е. навсегда, потому что он никогда не будет в состоянии заплатить своего долга. Если благодеяние тебя не сделало лучшим, то остается исправлять тебя наказанием. Хотя благодеяния и дары Божии непреложны, но злоба так усилилась, что нарушила и этот закон. Итак, что хуже памятозлобия, когда оно может лишить нас столь великого дара Божия? Господин не только предал раба своего мучителям, но и прогневался на него. Когда он приказывал его продать, то приказание дано было без гнева; Потому-то он не исполнил последнего, и это служит яснейшим доказательством его человеколюбия. Но теперь делается определение с великим негодованием, определение мести и наказания. Итак, что означает эта притча? «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его» (). Не говорит: Отец ваш, но: "Отец Мой" , – потому что недостойно называться Богу Отцом столь лукавого и столь человеконенавистного раба.
5. Итак, требование Спасителя двоякое: чтобы мы чувствовали свои грехи, и чтобы прощали другим. Чувствовать свои грехи нужно для того, чтобы удобнее было прощать их другим (так как размышляющий о собственных грехах снисходительнее бывает к ближнему). Прощать же другим мы должны не словами только, но от чистого сердца. Итак, не будем же обращать против самих себя меча своим памятозлобием. Чем и в такой ли мере причинит тебе зло оскорбивший тебя, сколько ты сам себе причинишь, питая в себе гнев и подвергаясь за то осуждению от Бога? Если ты будешь рассудителен и любомудр, то зло обратится на главу оскорбившего, и он жестоко пострадает. Если же ты будешь оскорбляться и негодовать, то сам пострадаешь, – не от него, а от самого себя. Итак, не говори, что другой оскорбил тебя и оклеветал, и причинил большое зло: чем больше будешь говорить, тем более покажешь, что он твой благодетель. Он доставляет тебе случай освободиться от грехов, так что, чем больше наносит тебе обид, тем больше становится причиною очищения грехов твоих. Действительно, если мы захотим, нас никто не может обидеть; самые даже враги величайшую доставят нам пользу. Но что говорить о людях? Может ли кто быть лукавее дьявола? Но и он может доставить нам удобнейший случай к нашей славе, как это показывает пример Иова. Если же дьявол доставляет случай получать венцы, то для чего бояться врага – человека? Смотри, сколько получаешь ты пользы, перенося безропотно обиды от врагов: первая и важнейшая – отпущение грехов; вторая – терпение и великодушие; третья – кротость и человеколюбие, так как тот, кто не способен гневаться на оскорбляющих его, тем более будет кроток в отношении к любящим его; четвертая – совершенное истребление гнева, с чем никакое благо не может сравняться, так как свободный от гнева без сомнения свободен и от неприятностей, с ним соединенных, и не проводит жизни в напрасных огорчениях и муках. Не умеющий враждовать не знает и печали, но наслаждается радостью и другими бесчисленными благами. Итак, ненавидя других, мы сами себя наказываем, равно как любя других, благодетельствуем сами себе. Притом тебя будут уважать все, даже и сами враги, хотя бы они были демоны; вернее же сказать, поступая таким образом, ты уже не будешь иметь и врага. Но что всего важнее, ты приобретешь милосердие Божие. Если ты согрешил, получишь прощение грехов своих; если прав, получишь большее дерзновение к Богу. Итак, не будем питать ненависти ни к кому, чтобы и самим заслужить любовь от Бога, – и тогда, хотя бы мы десятью тысячами талантов были должны, Он умилосердится над нами и помилует нас. Но ты обижен ближним? Потому-то и будь снисходителен к нему; не питай ненависти; плачь и рыдай, а не презирай его: ведь не ты прогневал Бога, но он; а ты, перенесши обиду, поступил достохвально. Припомни, что и Христос, идя на крестную смерть, о Себе радовался, а о распинателях Своих плакал: подобным образом и нам надлежит поступать. Чем более нас обижают, тем более мы должны оплакивать обидевших нас; для нас отсюда происходит великое благо, для них же, напротив, великое зло. Но ближний тебя обидел при всех, и даже ударил? Это значит лишь, что он при всех обесчестил и посрамил самого же себя, и тысячу обвинителей вооружил против себя, тебе же, напротив, приготовил многие венцы и дал многих глашатаев твоего великодушия. Но он оклеветал тебя пред другими? Что тебе и до этого, когда Сам Бог будет рассматривать твое дело, а не те, которые слышали клевету? Он только прибавил лишний повод для своего наказания, так как должен будет дать ответ не только за свои поступки, но и за то, что осудил тебя. Тебя он оклеветал пред людьми, а сам сделался виновным пред Богом. Если же для тебя этого недостаточно, то вспомни, что и Сам Владыка был оклеветан и от сатаны, и от людей, и притом пред теми, которых Он наиболее любил. То же самое испытал и единородный Сын Его, Который потому и сказал: «Если хозяина дома назвали веельзевулом, не тем ли более домашних его» ()? И не только оклеветал Его злой тот демон, но даже успел клевету свою выдать за истину, и оклеветал не в маловажном чем-нибудь, но в величайших и позорных преступлениях: называл Его и беснующимся, и льстецом, и противником Богу. Но ты, оказав благодеяния ближнему, терпишь от него обиду? Поэтому-то особенно плачь и болезнуй о причинившем тебе зло, а о себе радуйся: ты уподобился Богу, «Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми» (). Но если подражание Богу превосходит твои силы (хотя для ревностного и это не трудно, но пусть тебе кажется это сверх твоих сил), то мы укажем тебе пример для подражания в подобных тебе рабах. Посмотри на Иосифа: он хотя претерпел бесчисленные бедствия от своих братьев, однако же, облагодетельствовал их; посмотри на Моисея, который, после бесчисленных против него злоумышлений иудеев, молился за них; посмотри на блаженного Павла, который, не мог даже исчислить страданий, какие потерпел он от иудеев, и при всем том желал еще быть за них под анафемою; посмотри на Стефана, который, будучи побиваем камнями, молился об отпущении греха этим убийцам. Припомнив все это, оставь всякий гнев, чтобы и тебе Бог оставил все прегрешения твои, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Одна из самых возвышенных и вместе с тем трудных для нашей немощной природы обязанностей есть та, какую налагает на нас святое Евангелие в отношении к врагам и обидчикам. Обязанность эта состоит в том, чтобы не мстить своим врагам и обидчикам за все их оскорбления и несправедливости, какие они наносят нам, не гневаться на них, иметь их в любви и побеждать их неприязнь силою своих благодеяний, исходящих от чистого сердца, чуждого всякого расположения к недоброжелательству и воздаянию злом за зло. Непобежден бывай от зла, но благим побеждай злое () – вот закон, определяющий собою наши действия в отношении к врагам, и служащий для нас указателем, насколько мы приближаемся к духу истинной жизни христианской, или отдаляемся от нее!
Нельзя не признать всей трудности исполнения этого закона: но невозможно и истолковать его как-нибудь иначе в пользу своей естественной склонности к раздражительности, злопамятованию и любомстительности, при всякой встречаемой нами обиде. Закон любви христианской прямо воспрещает нам воздавать кому бы то ни было злом за зло, но благим, повелевает, побеждать злое и всячески хранить свое сердце от неприязненного чувства вражды к тем, которые действуют против нас враждебно. Как же исполнить этот закон? Легко давать другим советы и наставления, нетрудно раскрыть и доказать на словах всю святость и возвышенность обязанности христианина – не быть мстительным и зложелательным к своим обидчикам и притеснителям, прощать им все, что бы они ни сделали, и не только прощать, но и побеждать их злобу противоположным злу добром. Но как расположить свое сердце к исполнению этой обязанности самым делом?
Прости обиду своему обидчику, говорит провозвестник чистой христианской нравственности, потому что этого требует естественное чувство любви, которой мы связаны друг с другом и должны обнимать всех без исключения, уважая в каждом образ Божий, по силе и существу которого все мы являемся как дети одного Отца небесного, общники одного звания и избрания, участника в одних дарах естественных и благодатных. Прости обиженный своему обидчику, потому что, верно, ты сам подал какой-нибудь повод к обиде и возбудил гнев к себе в твоем ближнем. Прости нанесенную тебе обиду потому, что этого требует высший закон любви евангельской, которая не различает друга от недруга. Прости обиду во имя Того, кто сам простил грехи всех и в предсмертные минуты молился со креста за врагов своих: Отче, отпусти им: не видят бо, что творят ()! Прости обиду своему обидчику, потому что так поступали все истинные последователи Христа Спасителя, которые, по примеру своего Господа, не злобились на врагов своих даже и тогда, когда были ими умерщвляемы и молились за них: ()! Прости обиду, потому что обиды в собственном смысле нет, коль скоро мы сами себя не обижаем. Прости обиду, потому что обида на самом деле не только не есть обида, но даже благодеяние, а потому мы на самых своих обидчиков должны смотреть не иначе, как на благодетелей!
Прекрасное, святое и возвышенное учение, какое только можно найти в одной вере христианской! Надобно, однако же, заметить, что это учение восхищает нас только тогда, когда остаемся посторонними его слушателями, либо предлагаем его другим и рассуждаем о предмете сего учения отвлеченно, мимо всех столкновений с людьми нам недоброжелательными, и когда совсем мы не имели дела со врагами. Но коснись какая-либо чувствительная обида нас самих, затронь кто-нибудь нашу личность, причем страдает наша честь, падает значение в положении общественном, расстраивается домашнее спокойствие, подрывается внешнее благосостояние или разрушается какой-нибудь хорошо обдуманный план жизни, тогда все вышеизложенные доказательства на то, что мы должны прощать обиды своим обидчикам и притеснителям, любить их и благодетельствовать им, тотчас теряют свою силу и их не понимает раздраженное чувство сердца; мы пылаем в ту пору гневом и требуем должного воздаяния за соделанное нам зло. Что же это значит? То, что легче убеждать других в обязанности прощать обиды ближним своим, нежели исполнить эту обязанность самому. А это что показывает? Не выражается ли здесь злость нашего сердца, доброта и незлобие которого испытывается и узнается в обидах? Может быть, и так; но прежде всего нужно разобрать и пересмотреть самое учение о прощении обид ближним своим, не заключается ли в нем чего-либо такого, почему оно более разит и потрясаете наше естественное чувство, как внезапно упавшая с неба молния, как раздавшийся над головою удар грома, нежели животворно действует на душу, смягчает ее болезнь и вливаете в нее силу мужества для того, чтобы возвышаться над обидами, не поддаваться злу и победоносно выходить из борьбы с ним.
При исследовании взятого нами предмета, мы не то имеем в виду, чтобы найти какую-либо несостоятельность в самом божественном учении нашей веры о прощении обид, а ищем одной поверки того, все ли хорошо обсуживается нами, что относится к этому учению; точный ли и прямой мы раскрываем смысл его, против которого не могло бы находить своих возражений наше сердце?
Прости обиду, внушает обиженному наставник истины, располагая его душу к примирению со своим обидчиком; потому что этого требует самое естественное чувство любви, которое заставляет видеть во всяком человеке своего ближнего, созданного по образу Божию, соединяющему всех нас в одно семейство детей, имеющих одного Отца небесного. Не Отец ли един всем вам? не ли един созда вас? что яко остависте кийждо брата своего ()? Это внушение и напоминание о единстве нашего происхождения и родственной связи по естеству, прежде всего, должно бы иметь полную силу убеждения в душе обидчиков и притеснителей, и расположить их к тому, чтобы они не обижали своих ближних, не выступали из священного завета любви взаимной и не являлись врагами для своих братьев по естеству. Им то и нужно бы первее всего подумать об образе своих действий, когда еще не открыли вражды и не восстали неприязненно на тех, которые суть дети одного Отца небесного. Но они этого не делают, они небоязненно нарушают священный завет любви и мира, – и вот мы прилагаем теперь этот довод к тем, которые обижены и оскорблены ими. Что же? Убедителен ли он для обиженного и твердо ли решает возбужденную в его оскорбленном сердце задачу – простить нанесенную ему обиду? Прислушаемся к чувству обиженного человека и рассудим, не высказывает ли и оно какой-нибудь истины, когда возмущается и ропщет на обидчика?
«Сознаю, мыслит в себе обиженный, закон любви естественной, который имеет обязательную силу сколько для меня, столько же и для всякого другого, мне подобного человека. Я должен простить своему обидчику по требованию этого закона: почему же не уважил силы сего закона тот, кто нанес обиду мне? Мой обидчик нарушил сей закон своим неприязненным действием; следовательно, он сам расторг священный союз любви со мною, вне которого он является уже недостойным любви, как оскорбитель ее и преступник против нее. Я чувствовал любовь к своему ближнему, пока он сохранял отношение ко мне, как к ближнему своему; но он почему-то явился врагом и недоброжелателем мне, – и вот мое естественное чувство любви перешло в чувство негодования и раздражения против него, так что уже умолкает во мне голос любви естественной. А если он умолкает, то и не вижу силы в доказательстве, опирающемся на требование любви естественной. Если бы точно чувствовал я в себе это требование, то оно и без постороннего внушения достаточно было бы само по себе к прощению сделанной мне обиды. Знаю, что мой обидчик есть человек, носящий в себе образ Божий, который я должен любить и уважать; но украшенный образом Божиим действует в духе вражды и неприязни – том духе, с которым нельзя иметь общения и быть в мире и единодушии. Если бы он отбросил от себя этот нетерпимый дух, а еще лучше, когда бы он совсем не допускал его в себя, тогда ничто не мешало бы мне любить его и видеть в нем своего ближнего, созданного по образу Божию». Значит, образ Божий, при отсутствии в человеке духа любви и истины, не вполне убеждает к примирению с ним и прощению несправедливого образа его действий в отношении к другим.
Ты сам виновен, продолжает учитель любви и мира, пред обидевшим тебя ближним своим, который не без причины нанес тебе обиду и которому, верно, подал ты какой-нибудь повод со своей стороны поступить с тобою так, а не иначе. Следовательно, сознайся пред обидчиком, как виновный сам и прости ему то, в чем чувствуешь себя обиженным. – «Если я, рассуждает при этом обиженный, подал со своей стороны повод к нанесенной мне обиде и потому сам виновен в том, что обидчик поступил со мною вопреки обязанности любви: то нанесенная им обида уже не есть и обида, а заслуженное воздаяние. Следовательно, этот довод собственно ничего не доказывает в отношении к прощению обид и примирению с обидевшим меня. Этим доводом только отрицается самое значение обиды, но не объясняется побуждение к прощению ее, когда она есть действительно. При том, мыслит в себе обиженный, пусть будет и так, что в самом деле я был причиною тому, что меня обидели, т. е. я сам подал повод к тому, что ближний мой поступил со мною несправедливо и жестоко: но почему же и он со своей стороны не был снисходителен ко мне, по чувству любви, и не простил мне вины моей? Может быть, действительно я виновен в чем-либо пред своим обидчиком: но разве обязанность прощать лежит только на мне одном в отношении к другим, а другие свободны от нее? Зачем же обязываюсь непременно прощать обиды другим я, когда другие не так поступают в отношении ко мне? Мое чувство говорит мне, что именно обижен я ближним моим, и теперь, чтобы простить сделанную мне обиду, я должен еще сознаться в вине своей, которой совсем не чувствую за собою в отношении к своему обидчику. Тут представляется мне двойное затруднение к примирению со своим обидчиком: как простить ему нанесенное мне оскорбление, и как сознать себя виновным пред ним? Могу удержаться от мести моему врагу, по расчетам житейского благоразумия, которое заставляет меня скрыть свой гнев и затаить чувство негодования; но простить ему от души – от чистого сердца, это выше сил моих!»
Действительно, из чувства одной любви естественной нельзя вывести достаточного основания к прощению обид, понимаемых не в значении каких-либо мелочных и ничтожных дел, которые бывают причиною ваших огорчений и недовольства на ближних, и за которые легко можно примириться с обидевшими, но в значении предметов важных, возмущающих душу до глубины ее. Такие обиды точно возможны и бывают на самом деле. Против них-то не может устоять наше естественное чувство любви, так как и всякое наше естественное добро оказывается бессильным в борьбе со злом, по неоспоримому и всеми признанному перевесу сего последнего над первым в нашей падшей природе. Впрочем, это еще остается вопросом, точно ли составляет зло в нашей природе то, когда мы чувствуем наносимые нам обиды, вследствие которых отталкивается душа наша от обидчиков и ведет с нами счеты в сокровенных своих движениях?
Недостаточность любви естественной к прощению обид и примирению с обижающими подкрепляется обыкновенно требованием высшей любви евангельской, заповеданной нам Господом: заповедь новую даю вам, да любите друге друга: яко же возлюбих вы, да и вы любите себе. О сем разумеют вси, яко мои ученицы есте, Аще любовь имате между собою (). Итак, во имя этой-то любви, под опасением быть отлученными от общества учеников и последователей Христа Спасителя, требуется от обиженного простить нанесенную ему обиду и иметь любовь к своему обидчику.Как же действует это убеждение на душу обиженного человека? Слышу, говорит он, заповедь о любви, завещанной Господом всем Его последователям, которая названа новою за свое превосходство и возвышенность над древнею или естественною любовью; но и эта новая заповедь, так же как и древняя или естественная, определяет взаимное отношение друг к другу и поставляет всех в одной общей обязанности – любить: да любите друг друга . Что же, если кто из верующих в Господа Спасителя оказывается нарушителем и этой новой Его заповеди, вдается в неприязнь и действует в избранном обществе благодатных чад Божиих не как друг, а как враг? Он является еще худшим и тягчайшим преступником, нежели неверующий, который в омрачении своего ума и сердца не познал возвышенного духа любви христианской. Потому и оскорбление, полученное от неверующего, гораздо легче и сноснее, нежели от верующего. Верующий христианин, являющийся обидчиком и притеснителем в кругу других единоверных ему братий, уже ничем не может быть оправдан, или извинен в его нехристианском обращении с прочими верующими. Одним словом: и при высшей любви евангельской идет тот же расчет сердца за обиды и неприязнь действующих против нас враждебно. И если при этом расчете обиженный чувствует правоту на своей стороне: то чем прекратить возникшую между ним и обидчиком внутреннюю распрю и решить ее в пользу сего последнего, чтобы примириться с ним и иметь его в любви? Правда, есть еще особенная и в самом христианстве необычайная любовь, которая заповедуется последователям Христовым к самым врагам своим как сказано в Евангелии: любите враги ваша, благословите клевещущих вы, добро творите навидящим вас и молитися за творящим вам напасть, и изгоняющих вы… Аще бо любите любящих вас, кую мзду имате, не и мытари ли тожде творять; и Аще целуете други ваша токмо, что лишше творите? не и язы ́цы ли такожде творят ()?
Да! Есть эта божественная заповедь, изреченная Господом Спасителем, и под ее защиту могут укрываться те, которые сами не думают о любви и действуют как враги. И если совсем не думают о любви евангельской враги и обидчики: то остается в этом случае призадуматься за них тем, которые хотят руководствоваться законом любви евангельской, и которым трудная предстоит мысленная задача: как исполнить высказанную Господом заповедь о любви ко врагам? Тот далеко не разрешил еще этой задачи, кто приискал и выставил на вид одну заповедь Господа: любите враги ваша ! Из одного указания на эту заповедь чувствующий свою обиду еще не получает нравственной силы к тому, чтобы исполнить ее на деле. Для этого нужно ему сперва приобрести самую любовь и достигнуть того, чтобы она действительно обитала в его сердце во всей своей полноте и силе. Что же ему делать, если он далек от этой полноты и возвышенности заповедуемой Господом любви, до которой он еще не успел развиться и придти в назначенную меру ее совершенства? При внутренней незрелости его духа, при отсутствии в его сердце требуемого от него полного совершенства любви – сколько бы кто ни доказывал ему: ты должен, ты обязан, тебе непременно надобно иметь столь чистую и обширную любовь, чтобы обнимать ею всех, даже самых врагов – нисколько не похожего делу и он по необходимости должен поставить представляемую ему евангельскую заповедь о любви ко врагам в числе нераскрытых предметов, требующих своего разъяснения. Между тем найдет для себя опору в других местах божественного Писания, на основании которых будет оправдывать чувство своего негодования ко врагам, действующим в духе неприязни. Знаю, скажет он, что закон христианский требует чистейшей и совершеннейшей, любви ко всем, даже и ко врагам; но знаю и то, что в основании самого христианства лежит вражда, начатая и открытая самим божественным Установителем его. Ибо при самом первом изречении Евангелия человечеству сказано: и вражду положу между тобою (т.е. между змием или диаволом), и между женою, и между семенем твоим, и между семенем ее (). Следовательно, при самой обязанности христианина любить всех, глубокою чертою проходит вражда между одними и другими, между сынами царства Божия, ходящими в духе любви и между сынами диавола, действующими по внушению злобы и неприязни. Как бы мы ни изъясняли эту положенную самим Богом вражду в приложении ее к сынам Божиим, только она есть, а не иначе может быть понимаема, как в смысле отчуждения и решительного отделения людей кротких и добрых от лукавых и злых. Как же после сего любить тех, которые следуют внушениям духа злобы и действуют неприязненно в кругу прочих братий своих? Как простить им распространяемое ими вокруг себя зло, и что значило бы самое наше прощение им этого зла, когда оно есть действительно? Простить зло ближнему, значить совсем не видеть зла и не примечать его в том, от кого оно исходит, принимать делающего его наравне с добрым и вовсе, не считать его за злого человека. Возможное ли это дело со стороны нашей?
Любите враги ваша, благословите кленущия вы, добро творите ненавидящим вас, и молитеся за творящих вами напасть, и изгонящия вы . Из этих слов Господа мы выводим такую мысль, что истинный христианин обязан одинаково любить всех, не делая никакого различия между другом и недругом, любящим его и ненавидящим. Но в этом ли точно смысле нужно принимать данную Господом заповедь, когда несомненно известно, что и сам заповедавший ее различал сущих своих и присных от тех, которые не принадлежали Ему и были в числе Его врагов и гонителей? О первых говорится, что Он возлюбил своя сущия в мире, до конца возлюбил их (); а о последних читаем: совершенною ненавистию возненавидех я, во врази быша ми (). Как же не различать нам друзей от врагов? Вот молится Спаситель человеков со креста за своих мучителей и убийц: Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят (); а в книге Псалмов Он же устами своего пророка отдает на главы беззаконников дела их, и говорит о них: аще избиеши грешники, Боже: мужие кровей уклонитеся от мене (); да исчезнут грешницы от земли и беззаконицы, якоже не быти им (); да постыдятся гордии, яко неправедно беззаконноваша на мя (). Был в числе беззаконных мужей крови, восставших на Господа своего, и такой, о котором с особенною полнотою раскрывается мысль Господа в тех же псалмах, где Он говорит: внегда судитися ему, да изыдеть осуждения, и его да будет во грех. Да будут дни его мали и епископство его да примет ин; да будут сынове его сиры и жена его вдова: движущеся да преселятся сынове его и воспросят, да изгнани будут из домов своих. Да взыщет заимодавец вся, елика суть его: и да восхитят чуждии труды его. Да не будет ему заступника, ниже да будет ущедряяй сироты его: да будут чада его в погубление, в роде единем да потребится имя его. Да воспомянется беззаконие отец его пред Господем, и грех матери его да не очистится: да будут пред Господем выну, и да потребится от земли память их. Занеже не помяну сотворити милость, и погна человека нища и убога, и умилена сердцем умертвити. И возлюби клятву, и приидет ему: и не восхоте благословения, и удалится от него. И облечеся в клятву яко в ризу, и вниде яко вода во утробу его и яко елей в кости его: да будет ему яко риза, в нюже облачится, и яко пояс, имже выну опоясуется (). Что же это значит, думает обиженный, что один и тот же Господь, который дал нам заповедь любить врагов своих, а не различать их от друзей и благодетелей сам же делает различие между любящими Его и ненавидящими – иначе относится к обществу своих учеников и иначе держит себя к сонмищу иудейскому – молится за врагов своих и вместе предает их страшному гневу правосудия Божия? Предлагающие мне учение о безразличной любви к благодетелям и врагам не объясняют точного смысла слов Господа о любви ко врагам и прощении им всех обид, а потому остаюсь в недоумении: когда, как, при каких условиях и каким именно врагам могу прощать обиды; – даже не знаю, исполнимо ли такое требование в том смысле в каком оно предлагается мне?
Не только исполнимо, но и вполне обязательно, говорят обиженному, потому что это доказано примерами многих святых, которые в минуту мученической своей смерти молились, по примеру Господа, за тех, которыми были умерщвляемы: Господи, не постави им греха сего ()! Точно, святые Божии молились за своих убийц в последний час своей мученической кончины и изрекали им прощение; по святому Иоанну Богослову в таинственном его Откровении показано было, что эти же самые святые вопиют к небесному правосудию об отмщении за кровь свою: доколе, Владыко Святый и Истинный, не судиши и не мстиши крови нашей от живущих на земли ()? Как согласить такую совершенно различную молитву одних и тех же святых? Ужели они изменяются, когда переходят на небо и становятся другими в вечности, нежели какими были во времени? Этого, конечно, никто не допустит в своем уме. Следовательно, представляемые примеры святых молившихся в последние минуты их жизни за врагов своих, решают ли трудную для нас задачу: можно ли простить врагам причиняемые ими нам разного рода обиды и оскорбления и как расположить свое сердце к такому прощению? Не решают; она все остается вопросом, требующим более удовлетворительного и основательного ответа. Представляют обыкновенно в разрешении сего вопроса ту мысль, что зла и обиды в собственном смысле нет и никто не может сделать нам какого-либо вреда, если мы сами в себе будем хороши; следовательно мы не имеем даже и причин к тому, чтобы гневаться, или обижаться за что-либо на ближних своих, в каких бы отношениях они ни были к нам. Ибо, спрашивают при этом, что может сделать нам посторонний человек, при самом неприязненном своем нападении на нас, коль скоро мы внутренне будем высоки и благородны характером? Положим, что враждующий человек может нанести нам внешний удар, повредить какой-либо член в теле, оклеветать наше доброе имя, отнять у нас собственность и т. д., но если бы он лишил нас даже самой жизни, то и в этом еще нет никакого для нас существенного зла, при внутреннем достоинстве нашего духа. Отсюда выводится такое заключение: если обиженный за что-либо раздражается и гневается на своего ближнего, то он гневается всуе. С высшей и идеальной Стороны христианского совершенства такой взгляд на обиды не лишен справедливости и выражает свою долю истины; но этот взгляд может быть успокоителен только для такого человека, который стоит на идеальной высоте нравственного совершенства. А кто еще далек от такой высоты, для того какую могут иметь силу убеждения подобные рассуждения? Они столько же оживотворяют и утешают его, сколько согревают нас отдаленные лучи звезд, сияющие в неизмеримом пространстве небес. Отрицанием самой силы и значения обид не удерживается чувство негодования к обижающим; напротив тут возбуждаются такие вопросы, на которые нельзя дать удовлетворительного ответа. Ибо, если принять ту мысль, что наносимые нам обиды не суть обиды: то почему и нам не делать подобных обид ближним нашим? Зачем закон божественный определяет для нас только известный род действий в отношении к другим, но никак не допускает действий противоположных? В законе, например, ясно говорится: не убей, не укради, не лжесвидетельствуй, не пожелай никакой собственности ближнего твоего, не удерживай заслуженной платы наемника, потому что удержанная плата обращается в вопль, доходящий до слуха Господа (). Почему же налагается воспрещение законом делать все сие, когда тут нет никакого зла? В чем тогда состояло бы и наше зложелательство другим, осуждаемое духом любви христианской, если бы зла не существовало? Такое суждение вполне согласовалось бы с недобрыми расположениями людей неприязненных и злых, которые, может быть, потому и решаются на все обиды и несправедливости, что не видят в них зла для ближних своих! Наконец, мы слышим, что наносимые нам от других обиды не только не суть обиды на самом деле, но даже служат нам благодеяниями; а потому мы не иначе должны и смотреть на обидчиков, как на своих благодетелей. Опять та же идеальная высота взгляда на обиды и обижающих и опять та же не успокоительность для чувства обиженного человека, который при этом рассуждает так: если обиды, наносимые нам другими, служат для нас благодеяниями, то почему же и мне не благодетельствовать другим подобным же образом? Но не в том ли и состоит вся сила нравственного закона, чтобы прекратить между людьми этого рода благотворения? И если бы как можно менее было между нами таких благотворителей, то какое открылось бы тогда прекрасное зрелище в обществах человеческих.
Таким образом, само по себе чистое, святое и высокое учение о прощении обид другим оказывается малодейственным в чувствах вашего сердца по следующим двум причинам: во-первых, при этом учении обыкновенно односторонним образом рассматривается любовь, обязательная сила которой налагается только на обиженного в отношении к своему обидчику, а обидчик как бы совсем освобождается от нее; затем предполагается, что обиженный стоит на идеальной высоте нравственного совершенства (на которой хотя собственно и не уничтожается совершенно значение самой обиды, по крайней мере, свободно переносится), тогда как на самом деле он далеко отстоит этой высоты и потому никак не в состоянии примириться чувством своего сердца с нанесенную ему обидою.
Есть еще одно весьма важное условие, которое вовсе опускается из виду при учении о прощении обид и при котором только и возможно истинное прощение их. Условие это главным образом касается самих обидчиков. В чем состоит оно? В том, чтобы обижающие сознали свою несправедливость в отношении к тем, которых они оскорбляют, искренно раскаялись пред ними в своих неприязненных действиях и чистосердечно испросили бы у них себе прощения. Есть ли это условие в учении Священного Писания ? Есть, и оно ясно выражено словами самого Господа, сказавшего: аще ибо принесеши дар твой ко олтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред олтарем и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой (Mф. 5:23). Сими словами Господь и Спаситель наш ограждает права обиженных пред гордыми их обидчиками, вступается за их оскорбление и требует от виновных пред ними смирения и примирения, без чего он Владыка и Господь не хочет даже принимать и дара от надменных нарушителей взаимного мира и согласия. Но к обидчикам ли относятся эти слова Господа? Не обиженные ли обязываются ими к тому, чтобы они, чувствующие свое оскорбление, успокоились, смирились пред теми, на кого внутренно негодуют и испросили бы у них себе прощение? Так часто и толкуются представленные нами слова Господа; именно на обиженных налагается обязанность испрашивать себе прощение у своих обидчиков и притеснителей, чем еще более возмущается их душа и как бы насилуется естественное чувство справедливости. Но собственная и прямая мысль Господа ясна сама по себе. Кто должен пред кем смириться, и кто у кого обязан просить прощение? Очевидно тот, кто обидел, кто состоит в долгу у своего ближнего и кому собственное чувство совести напоминает, что есть у него такой брат, который имеет нечто против него в душе своей за какой либо или проступок. Несомненность этой мысли подтверждается другим местом, где собственно Господь говорит к тем, которые чувствуют сделанное против них прегрешение со стороны какого-либо ближнего своего или брата: аще же согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между тобою и тем единым: Аще тебе послушает, приобрел еси брата твого: Аще ли тебе не послушает, поими с собою еще единого или два, да при устех двою или трех свидетелей станет всяк глагол: Аще же не послушает их, повеждь Церкви: Аще же и преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь (). Итак, обиженный ли обязывается смириться пред своим обидчиком и идти к нему за испрашиванием себе прощения? Прекрасно поступил он, если так сделает ради любви, для прекращения вражды в самом противнике своем; тем не менее он сам уполномочивается Господом обличить виновного сперва наедине, потом, в случае его нераскаянности и упорства, при двух или трех свидетелях, а наконец пред , после чего упорный и нераскаянный в своем грехе лишается права на общение с верными и должен считаться, как язычник и мытарь.
Впрочем может выйти и так, что согрешивший против ближнего своего и сам придет в чувство раскаяния, обратится со смирением к тому, против кого согрешил и будет искать примирения с ним, но не получит его по раздражительности и озлоблению сердца обиженного. В таком случае и Господь осуждает немиролюбивое сердце человека, отвергающего предложение мира, и угрожает ему удержанием собственных его грехов, за которые он понесет заслуженное наказание. С этой целью Он предложил притчу о двух должниках, из которых один был должен своему господину тьмою талантов, а другой у этого самого задолжавшего пред господином раба был должен сотнею пенязей. Когда господин начал требовать от своего раба считавшийся за ним долг и тот не мог уплатить его: господин повелел продать его самого и жену, и детей и все, что он имел. Потом, по усильной просьбе этого раба, упавшего к ногам господина своего и умолявшего потерпеть ему, пока он возвратит свой долг, господин простил ему все и отпустил от себя свободным. На пути в дом свой встречает этот помилованный раб человека, который был должен ему, и нападает на него с насилием, требуя от него уплаты долга. В свою очередь и этот припал к ногам своего заимодавца и начал просить его, чтобы он потерпел ему до времени, пока будет в состоянии возвратить свой долг. Помилованный раб не хотел и слушать о снисхождении и милости, поступил с братом своим жестоко, без всякого сожаления предав его суду и заключив в темницу до уплаты долга. Господин, узнав от слуг своих о таком жестокосердии помилованного им раба, разгневался на него и подверг его той же участи, т. е. отдал в руки мучителей, пока он сам возвратит весь свой долг. Притчу эту заключает Господь следующими словами: тако и Отец мой небесный сотворил вам, Аще не отпустите кийждо брату своему от сердец ваших прегрешения их (). Смысл приведенной Господом притчи таков, что мы должны прощать своим ближним все, в чем они виновны пред нами, но условие со стороны виновных, при котором возможно искреннее примирение с ними, также ясно высказано Господом, т. е. если они будут просить о прощении, искренно сознают свою неправоту пред оскорбленными ими и пожелают возвратиться к миру и согласию. Это, конечно, условие имел в виду Господь, когда говорил: аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и Отец ваш небесный: Аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш небесный отпустить вам согрешений ваших (). При этом, без сомнения, условии нужно понимать сказанное Господом на вопрос апостола Петра: Господи, коль краты Аще согрешит в мя брат мой, и отпущу ли ему до седмь крат ? Ответ Господа был такой: не глаголю тебе до седмь крат, но до седмьдесять крат седмерицею « ().
Если же сам Господь обязывает обижающих и враждующих отложить свое зло и со смирением просить обиженных о прощении: то этим обязательством, или условием, уже много облегчает великое дело примирения с ними; ибо сколь тяжко для нашего естественного чувства, когда нас обижают и обращаются с нами несправедливо, столько же свойственно нашему сердцу снисходить и прощать сделанное нам оскорбление, при раскаянии и чистосердечном испрашивании примирения, хотя нужно, впрочем, заметить при сем и то, что искренно сознающий свой пред обиженным ближним и желающий быть в мире и единодушии с ним, едва ли позволит себе, после заключенного с ним примирения, вновь выступать на какие-либо грубости и жестокие оскорбления. Следовательно, эти слова нашего Спасителя выражают собою только то, что мы никогда не должны отказывать в мире ищущим мира, и не быть злопамятными за наносимый нам ближними огорчения и обиды. А кто оказывается непреклонным на умоляющий голос о прощении и отталкивает от себя ищущего любви и мира, тот, хотя и получил обиду, потерпел зло от ближнего, однако возбуждает против себя чувство гнева и негодования, как человек злопамятный и зломыслящий; потому вполне заслуживает того, что сказал Господь к немилостивому должнику: лукавый, весь долг твой отпустих тебе, понеже умолил мя еси: не подобает ли и тебе помиловать клеврета твоего, яко же и аз тя помиловах ? Этих то немилостивых и жестокосердых людей нужно убеждать и склонять к примирению всеми теми доводами, которыми мы обыкновенно располагаем обиженных к прощению обид безотносительно к тому условию, когда обидчики совсем не просят их о прощении, продолжают действовать против них неприязненно и думают только о больших злах в отношении к ним. Тут, т. е. при раскаянии обижающих, все эти доводы имеют полную силу и значение и против них ничего не остается сказать чувству нашего сердца.
Теперь вопрос в том, что же делать обиженному в таком случае, когда он действительно обижен и когда обидевший его не думает о мире, не ищет любви, действует как враг и притеснитель, который готов на новые несправедливости, так что не видно конца его неприязненным действиям? Здесь, с одной стороны (т. е. со стороны обиженного) может быть полная готовность к прощению и примирению, с другой (т. е. со стороны обижающего) никакого нет желания мира, напротив усматривается одно расположение к тому, чтобы низложить окончательно ненавидимого и гонимого им ближнего и довести его до последней крайности – погубить. Такие враждебные отношения нередки в истории жизни людей и как разбудить их с христианской точки зрения?
Кому дорог мир и вожделенна взаимная любовь, тот, при возникшей неприязни между им и ближним, прежде всего, заботится узнать о причинах этой неприязни, входить в самого себя, осматривается кругом, чтобы найти самое основание вражды, из которого она возникла. Коль скоро найдено основание вражды и сделалась известной причина ее, ищущий мира уже держит ключ в руках своих к обретению того сокровища, которого он ищет; ему остается в этом случае только отбросить самую причину внутреннего раздора и взаимного несогласия, тогда мир восстановлен, любовь возвращена. Возможна однако же и такая вражда, при которой нет места миру между противниками, по несходству самого их духа и противоположности нравственных начал, управляющих их жизнею. Как тьма не сходится со светом, добро со злом: так не сойдутся; и не примирятся два противника, из которых один держится чистого начала добра, другой темного начала зла. О вражде иного рода, в основании которой лежат одни преступные страсти враждующих и при которой оба противника одинаково виновны пред судом чистой христианской нравственности, мы здесь не рассуждаем. Цель нашего рассуждения та, чтобы дать правильный ответ на вопрос: что делать обижаемому и гонимому человеку, который хочет быть в мире и согласии со всеми, как требует закон любви евангельской, а между тем он подвергается наказаниям и обидам со стороны такого противника, который действует совсем не по духу христианскому и который потому не ищет мира и не уважает любви? Всю важность предложенного вопроса поймет и оценит тот, кто дорожит высоким званием христианина, любовью божественною и великими обетованиями жизни вечной. Во имя этого-то звания, в силу бесконечной любви Господа Спасителя и всех обетований, с нею соединяемых, требуют от нас прощения обид врагам нашим, чем однако ж стесняется наш дух и остается в великой внутренней борьбе: как лишиться Христа, если не простить врагам наносимые ими вам обиды, и если мы не примиримся с ними? Но как и примириться с ними, когда они враги, не ищущие мира с нами и ненавидящие нас? Мы выходили из этой мучительной борьбы, когда на основании слов самого Господа видели, что примирение со врагами сколько зависит от нас, столько же и от самих врагов наших, которых нетрудно простить и примириться с ними, при условии их раскаяния, когда они совсем перестанут быть нашими врагами, пожелают иметь мир с нами и обратятся к любви. Но наши враги не изменяются и продолжают быть тем же, чем и были в отношении к нам. Какие же теперь наши обязанности в отношении к ним?
Обратимся к наставлению святого апостола, которое мы взяли в руководство своего рассуждения об этом предмете: не бывай побежден от зла: но благим побеждай злое . Довольно для нас, если исполним и это, чтобы быть истинными христианами! Две находим мысли в этом наставлении апостола, из которых первая есть та, чтобы не быть побежденным от зла; другая та, чтобы благим побеждать злое. Остановимся пока на первой из них: не бывай побежденным от зла , т. е. не отступай, христанин, от своего чистосердечия и незлобия, не вдавайся в лукавый дух вражды и неприязни, не будь мстительным и зложелательным в отношении к своему обидчику. Сохраняя свое чистосердечие и незлобие, ты уже будешь иметь в себе то добро, которым обязывает тебя слово апостола действовать против зла и, если возможно, побеждать его и низлагать. При этом добре, если уступит зло и падет в противнике: то цель достигнута, заповедь исполнена; а если не уступит и останется непреодолимым: то обижаемый будете прав с своей стороны; потому что не уступил злу, не сделался таким, каков его обидчик. Дальнейший образ действия, указываемый тем же наставлением апостола побеждать благим злое в других, действующих по началу зла, будет зависеть от меры, силы и степени нравственного состояния обижаемого, который, руководясь началом добра, сам увидит каким врагам, когда и какое именно добро нужно сделать, чтобы победить в них злое?
Итак главная обязанность христианина, при наносимых ему обидах и оскорблениях состоит в том: не бывай побежден от зла . Нелегка и эта задача для нашей человеческой природы. Не без трудов и усилий можно отстаивать свое простодушие и незлобие сердца, при столкновении с людьми, к нам нерасположенными, которым мы имели несчастье не понравиться и подпасть под их неприязнь. Здесь мы разумеем не какой-нибудь простой гнев, свойственный по временам каждому человеку, не какую-либо мимолетную душевную вспышку, которая мгновенно возбуждается и скоро проходит, но глубоко затаенную вражду, сознательно и спокойно рассчитанную ненависть, которая подстерегает нас на каждом шагу, готова воспользоваться всеми нашими ошибками и недостатками, перетолковывает самые наши добрые поступки в худую сторону и употребляет все способы ко вреду нам. На что не решается в таком духе человек, пред каким задумается действием, если оно удовлетворяет его сердцу, и может быть приведено в исполнение без явного вреда для него самого! И сколько нужно перенести от такого человека душевных мучений, особенно если он находится в выгоднейшем пред нами положении, облечен властью и имеет полное влияние на наше значение в общественной жизни! Обижающие в этом случае обыкновенно имеют правило прикрываться видом справедливости законным требованием исполнения долга и обязанности, ревностию о благе и пользе других, тогда как это один благовидный покров, под которым действует чистая неприязнь и личная нетерпимость возненавидимого ими ближнего. Пусть бы, по крайней мере, такого рода люди не принимали на себя чужой одежды, которая совсем не к лицу им, т. е. вида справедливых и честных людей, под именем которых они так искусно проводят и распространяют свое зло на других; тогда каждое их действие говорило бы само за себя, не смущало бы души гонимых ими сомнением в правоте своих убеждений, верности начал, на которых держится правило и образ их жизни и из-за которых собственно и поднимается вражда. Тут-то предстоит тяжкое испытание нашему сердцу, выдержать трудное борение в душе, колеблемой противоположностию чувств: чувством любви и благожелания к обижающему, как к своему ближнему, и чувством негодования и мести к нему, как врагу и гонителю. Как и чем подкрепить себя в этом испытании? Как устоять в чистоте христианских расположений души и сохранит незлобие сердца в этом случае? Будем говорить откровенно и искренно; не станем уверять никого в легкости и удобоисполнимости этой высокой обязанности христианина. Ибо от такого уверения нисколько не облегчается самое дело и душа не получает силы на борьбу со злом. Сила, укрепляющая и поддерживающая в этой борьбе наш дух приходит от светлой мысли, чистой истины, от точного евангельского учения, воспринятого разумным сознанием. И если где, то здесь нужна для нас точная и прямая мысль христианской мудрости – евангельского учения. Это учение, при всей своей кажущейся строгости, чуждо всякой суровой настойчивости и холодного требования: ты должен, ты обязан, тебе это непременно нужно! Нет, оно представляется как благое внушение, вызывающее собственное наше расположение к принятию того, что говорить, не воспрещает при этом высказывать свои затруднения к исполнению того, что внушает и всегда остается как свободное предложение, принятие или непринятие которого зависит от нашего сердца и доброй воли. Согласно с таким духом евангельского учения, дадим свободу чувству обиженного и теснимого человека, пусть говорит собственное его сердце, в чем оно находит для себя трудность к исполнению налагаемого на нас долга – хранить свое незлобие, при действии на нас вражды – при устремлениях неприязни?
«Как могу не гневаться, не раздражаться и не дать места в душе своей порывам негодования, говорит человек, чувствующий свою обиду, когда сама обида приводит меня в такое расположение духа? Как заставить свое сердце не чувствовать тех ударов, какими поражается оно от врагов и обидчиков? Могу ли переиначить свою природу, которая так устроена и таким обладает свойством, что всякое действие, всякое к ней прикосновение оценивает своим образом, соответственным этому прикосновению и действию? Если обида, как действие нeпpиязни, есть для нас зло: то можно ли понимать его как-нибудь иначе и принимать не за то, что оно есть?» Возражение со стороны нашего естества сильное и по естеству неразрешимое; следовательно, оно должно быть решено высшими соображениями, исходящими из оснований веры, или начал христианства. Что же внушает нам касательно сего предмета ? Оно не требует от нас того, чтобы мы были нечувствительны к наносимым нам обидам и несправедливостям, оставались бы совершенно к ним равнодушными и как бы вовсе не понимали того, что нас обижают и преследует. Нет, такое требование в самом деле было бы невозможно к исполнению и потому его не налагает на нас святое Евангелие. Заповедь евангельская состоит в том, чтобы гонимый и преследуемый человек терпеливо сносил свои обиды, хранил свое незлобие, не вдавался во вражду, не омрачал бы своего сердца злом и не действовал по нему, когда не имеем прямых и законных средств защитить себя от нападения злобы. К этому обязывает его свободное по духу благодати звание христианина. Правило христианское требует, чтобы мы подражали Христу в терпении обид и добровольном перенесение несправедливостей. Он в своем лице показал нам образ злострадания, да и мы последуем стопам Его (). Какая цель такого терпения, требуемого Господом от своих последователей? Та, чтобы смягчать грубость и невежество самих обижающих и располагать их к перемене своего злобного и неприязненного духа на чистый и кроткий дух любви христианской. Вот что пишет об этом святой апостол Петр в своем послании: яко тако есть воля Божия, благотворящим обуздовати безумных человек невежество, яко свободни, а не яко прикровение имуще злобы свободу, но яко раби Божии… Се бо есть угодно пред Богом, Аще совести ради Божия терпит кто скорби, стражда без правды. Кая бо похвала, Аще согрешающе мучими терпите. Но, Аще добро творяще и страждуще терпите, сие угодно пред Богом. На сие бо и звани бысте (). Тяжело, крайне возмутительно для нашего естества терпеть незаслуженно и подвергаться гонению от других, при своей правоте и честности; но трудность этой обязанности облегчается высотою цели, для которой так нужно нам действовать. Цель эта состоит в подражании самому Господу Спасителю, который своим беспримерным терпением и добровольным перенесением жесточайших страданий от врагов и гонителей победил жестокосердие целых миллионов людей, привлек их к себе и образовал из них Святую . Заповедуя своим последователям тот же образ действий, Он хочет распространять чрез них свою победу над злом и торжествовать над ним в тех, которые не познали еще духа любви божественной. Кто любит Господа и живо ощущает в своем сердце Его любовь к себе, тот откажется ли от какой-либо для Него жертвы и не послужит ли Ему всем, чем только может послужить? Истинный христианин никогда не отречется от этого священнейшего требования воли своего Господа, и потому он действительно со всею искренностию души, а не по одному наружному виду, или, как говорит апостол, прикровению незлобия, перенесет нанесенное ему зло от людей невежественных и безумных в радостном ожидании их вразумления и исправления. Гонимый и преследуемый в этом случае христианин смотрит не на грубые личности своих обидчиков, от которых всегда готово вспыхнуть чувство и возмутиться душа, но на величественный образ Христа, от которого он заимствует силу сохранять свое чистосердечие и незлобие. Итак, кто дорожит честию звания христианского и великими обетованиями, с ним соединенными, тот найдет в себе мужество исполнить волю Господа своего. А кто не хочет быть учеником и последователем Христовым, тот может оставаться при естественном чувстве зложелательности и любомщения своим обидчикам. Обязанность чистосердечия и незлопамятности лежит на истинных христианах, свободно вступивших на путь креста Христова: на сие бо они и звани . Пусть же рассудит, при этом, чувствующий свою обиду, что для него лучше и выгоднее, сдерживать ли свой гнев и оставаться при душевной чистоте и незлобии, или же предаться злобе и мстительности? Выбор между тем и другим нетруден. Что приобрел бы для себя человек, поддавшийся порыву гнева и злобы? Он изменил бы своему высокому званию быть истинным учеником и последователем Христа Спасителя, сделался бы таким же, каков его обидчик, т.е. действующим под влиянием духа вражды и неприязни. В этом состоянии своем он не только не нашел бы для себя какого-либо приобретения и выгоды, но понес бы величайшее лишение, в сравнении с которым ничего не значит весь вред, наносимый ему человеком враждущим и ненавидящим. Нам кажется, что ненавидящий и обижающий имеет какое-то для себя торжество и является в превосходстве над тем, кого ненавидит и обижает; но на самом деле внутреннее его состояние самое ужасное и несносное. Ибо что говорит о таких людях слово истины, и как их изображает? Ненавидяй брата своего во тьме есть, и во тьме ходит, и не весть, камо идет, яко тьма ослепи очи ему (). Всяк, ненавидяй правды, несть от Бога и не любяй брата своего. Яко се есть завещание, еже слышасте исперва, да любим друг друга: не якоже Каине от лукавого бе, и закла брата своею: и за кую вину закла его? яко дела его лукава быша, а брата его праведна.... Не любяй брата пребываете в смерти. Всяк ненавидяй брата своего человекоубийца есть: и весте, яко всяк человекоубийца не имать живота вечнаго в себе пребывающа . (). Стоит ли после этого ревновать лукавым правилам, по которым действуют ненавидящие ближних своих и держаться братоубийственного духа Каина, в каком они находятся?
Сознает сердце обиженного человека высокую обязанность не огорчаться и не раздражаться на обижающих, не мстить им и не воздавать злом за зло; но он отказывается от выполнения этой обязанности по несовершенству своего нравственного состояния. Тогда, рассуждает в себе обиженный, и был бы в состоянии исполнить долг незлобия и великодушного перенесения обид, когда стоял бы наверху христианского совершенства; но я не достиг до этой нравственной высоты, а враги своими несправедливыми нападениями вызывают моё чувство на гнев и раздражительность. Если мы несовершенны, т. е. сказать иначе: если сами чувствуем за собою известного рода недостатки и слабости: то здесь открывается новое основание, почему мы должны расположить себя к терпеливому и великодушному перенесению встречающихся с нами обид и оскорблений; этого требует самое дело нашего оправдания пред Богом и примирения с Ним за наши слабости и недостатки, которые сами по себе суть пороки, или нравственная нечистота. подвергает нас очистительному суду своему, когда допускает нам испытывать на себе влияние людей жестокосердых и злобных, дабы чрез это самое приготовить нас неосужденно явиться лицу Его и с радостным упованием стать пред Ним на том грозном суде, на котором едва спасется, по слову Писания, и самый праведник. Возлюбленные , – говорит св. апостол Петр к христианам своего времени, – не дивитеся еже в вас раждежению ко искушению вам бываему, яко чужду вам случающуся. Но понеже приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, яко да и в явление славы Его возрадуетеся веселящееся… яко время начати суд от дому Божия: Аще же прежде от вас, кая кончина противящимся Божию Евангелию? И Аще праведник едва спасется, нечестивый и грешный где явится? Темже и страждущии по воли Божией, яко верну Зиждителю да предадят души своя во благотворении (). Это мудрое наставление св. апостола, которым он укреплял верующих первых веков христианства в жестоких нападениях от язычников, должно твердо носить в своей памяти и всем вообще христианам, гонимым и преследуемым от своих ненавистников. Цель этих гонений на верующих со стороны правосудного Бога состоит в том, что время начати суд от дома , т. е. от лучших и преданных Богу людей, которые хотят держаться евангельского учения и образовать себя по Его небесным требованиям. При таком возвышенном стремлении своего духа, они имеют однако же в себе слабые стороны, которые хочет спасающий исправить в них и очистить. Действительным средством к этому Он избирает различного рода скорби и злострадания. Откуда и чрез кого они ни приходили бы к нам, только мы должны принимать их с полною преданностью воле высшей и видеть в них залог любви и милости Божией, потому что чрез них разрешаются наши грехи и облегчается осуждение их, а между тем дается еще способ приобщаться страданиям своего Господа, мера которых свидетельствует о степени будущего нашего с Ним прославления. Кто твердо убежден в этой истине и носит ее в живом сознании, тот не увлечется естественным чувством вражды и злобы к действующим против него в духе неприязни и зложелания, не опустить прекрасного случая извлечь для себя духовную пользу из самого вреда, ему наносимого. Этот вред перенесет он так же, как если бы внезапно был укушен ядовитым гадом, диким зверем, или получил бы неожиданный удар от упавшего на него камня, когда мучение бывает слишком для нас ощутительно, а сердиться, или злобиться не на кого, и когда самая неизбежность зла заставляет нас покориться своей участи и перенести ее как допущенное несчастие, как посланное с благою для нас целию наказание. Убеждение это остается в таком случае единственным для нас утешением, которое утверждается авторитетом божественного Писания, свидетельствующего от имени любвеобильного Отца небесного: сыне мой, не пренемогай наказанием Господним, ниже ослабей, от него обличаем. егоже бо любит Господь, наказует: биет же всякаго сына, егоже приемлет. Аще наказание терпите, якоже сыновом обретается вам Бог; который бо есть сын, его же не наказует Отец? Аще же без наказания есте, емуже причастницы быша вси, убо прелюбодейчищи есте, а не сынове» (). Большего и лучшего успокоения нельзя преподать гонимым и обижаемым, которые сами сознают за собою разного рода вины и погрешности пред святостию закона Божия, и для которых потому самое худшее в своем страдальческом положении есть то, что они лишаются внутри себя высокого чувства смотреть на свои страдания, как на претерпеваемые невинно, от которых можно бы ожидать радостных для себя последствий. Сами обидчики редко выступают на обиды с открытым видом злобы и неприязни, так чтобы для всех был очевиден несправедливый образ их действий; они большею частью прикрываются видом законной правды и заслуженного воздаяния тем, которых гонят и ненавндят, вследствие чего выставляют в гонимых такие стороны, за которые они достойны своей участи. Какое же в этом случае остается успокоение ненавидимым и гонимым, когда они представляются страждущими справедливо и законно, а виновники их злополучия являются как люди правосудные, ничего не делающие против требования истины и долга своей совести? Слово Божие раскрывает нам спасительные плоды таких страданий для самих виновных, когда говорит: егоже бо любит Господь, наказует: биет же всякаго сына, егоже приемлет. Следовательно, страдание, при самой виновности страждущих, есть признак любви и милости к ним Отца небесного, если только они переносят свои скорби с духом терпения и кротости; ибо тогда якоже сыновом обретается им Бог . А эти мнимые исполнители законной справедливости, забывающие долг милости и снисхождения к гонимым ими ближним своим, дабы не оставались в ложном убеждении, что они в самом деле поступают справедливо и законно, а потому могут быть спокойными в своей совести, пусть знают что самая их справедливость, под которою скрывается вражда и неприязнь, есть нарушение основного закона любви и милосердия, заповедуемого Евангелием: будите милосерды, якоже Отец ваш небесный милосерд есть (). По одному этому они подлежат праведному суду Божию, приговор которого высказан Господом о немилостивых в следующем определении: имже бо судом судите, судят вам, и в нюже меру мерите, возмерится вам (). После сего, на какой же стороне и в этом случае перевес добра и выгоды, на стороне ли обижающих или обижаемых?
Положим, говорит чувство обиженного человека, что обиды, терпеливо переносимые, могут иметь благие для нас последствия; но действия врагов не остаются без вредного влияния и на самые наши добродетели. Враги своим злобным нападением на нас расстраивают наше внешнее благосостояние, чем мы могли бы послужить пользе своих ближних; они пятнают нашу честь и поставляют нам преграду к лучшим обстоятельствам, при которых мы могли бы сделать более добра для других; они возмущают наш внутренний мир, без которого нам нельзя чисто и свято служить Богу духом и расположениями сердца; следовательно, мы имеем причину ненавидеть их из высших начал нравственности, как врагов самого нашего добра. Точно, кто действует не по любви, тот вредное имеет влияние на дух ближнего своего и поступает совершенно вопреки спасительному правилу, заповедуемому св. апостолами Христовыми: утешайте друг друга и созидайте кийждо ближняго своего (); кийждо в вас ближнему да угождает во благое к созиданио (). Люди, водящиеся духом неприязни, не внимают этому божественному наставлению апостола и не думают о том, что они расстроивают и низлагают душу ненавидимого ими ближнего: что же остается делать этой ненавидимой и теснимой ими душе? Ужели совсем пасть и соделаться жертвою зла? Нет; это было бы слишком великое торжество для врагов ее! Ради того, чтобы не уступить врагам торжества над собою и не сделаться предметом тайного их злорадования, гонимый и преследуемый ими человек должен возвышаться над противными чувствами души своей, и не изменять чистых и благих ее расположений.
Как этого достигнуть? Тут главным образом нужно иметь крепкую уверенность в действительности бодрствующего над нами промысла Божия, без воли и управления которого ничего не бывает в жизни нашей и которым попускается действовать на нас силам враждебным столько, сколько находит это полезным для нашей души сам Бог. Если нашим врагам удается лишить нас имущества и подорвать наше благосостояние: то, значит, была мысль у Господа, почему так надлежало совершиться, и нам с полною преданностью древнего праведника нужно повторить достопамятные слова его: яко Господеви изволися, тако бысть: буди имя Господне благословенно (). Здесь благодушное перенесение лишения есть та дорогая Богу жертва, которой Он от нас требует. Унижение или возвышение наше в общественном значении и служении, при всем видимом влиянии на судьбу нашу людей к нам нерасположенных, главным и существенным образом зависит от воли и мысли самого Бога. Бог судия есть; сего смиряет и сего возносит (); почему и молимся к Нему: в руку твою жребий мой: избави мя из руки враг моих и от гонящих мя (). Враги часто даже содействуют нашему возвышению своими нападениями на нас, и против их воли выходить то, чего они совсем нам не желают. Колебля наш внутренней мир озлоблением и досадами, они содействуют к большему укреплению нашего духа и делают нас благоискусными в жизни; ибо неприязненные отношения их к нам волнуют наше сердце только на первых порах и в первых порывах нашего неискушаемого чувства; но потом, чрез эти самые неприязненные отношения их, мы как бы свыкаемся с оскорблениями и неприятностями и делаемся более твердыми в перенесении их на дальнейшее время. Потому-то говорить св. апостол: всяку радость имейте братья моя, егда впадаете во искушения различна: впадаще яко искушение вашей веры соделывает терпение: терпение же дело совершенно да имать, яко да будете совершены и всецели ни в чем не лишены (). И другой опытный в скорбях подвижник свидетельствует о себе: хвалимся в скорбях, видяще, яко скорбь терпение соделывает, терпение же искусство, искусство же упование: упование не посрамит ().
Таковы плоды наших страданий, которым подвергают нас люди, к нам нерасположенные. С самого начала они точно сильно возмущают и потрясают нашу душу; потом незаметным образом приобретается терпение в них; от терпения происходит искусство, или опытность в борьбе с нападением зла, а многие опыты перенесенных несправедливостей рождают упование на великое будущее, которое не останется без надлежащего вознаграждения. Не нужно забывать при этом и того, что Бог, попускающий нам терпеть разного рода искушения, сам охраняет нас, чтобы мера скорбей не превышала меры наших сил. Верен Бог, иже не оставит нас искуситися паче, еже возмощи нам понести. ( ). Итак кто во всем положился на волю Божию и твердо верует в св. Промысел, того не смутят никакие нападения врагов, как бы сильны они ни были.
Остается еще одна важная и заслуживающая внимания причина в душе обиженного человека, по которой сильно восстает она против обижающих; причина сия заключается в чувстве справедливости, которое вложено нам самим Богом и которое требует воздавать каждому должное. Можно ли сохранить при этом спокойствие души, когда наносятся нам оскорбления и обиды, и иметь одинаковое расположение сердца ко врагам и благодетелям? Нельзя; тот не точно понимает силу евангельского закона, кто хочет совсем вынуть из души различие между добром и злом, подавить в ней всякое чувство, какое обыкновенно возбуждается в нас к благотворящим и злодеющим. Нет, это чувство остается неприкосновенным и сам не хочет оставит его без соответственного ему удовлетворения. Дело в том, что нам воспрещается мстить за зло и обиды самолично; но заповедуется предоставить суд и воздаяние за все оказываемые нам несправедливости самому Богу. Мне отмщение, глаголет Господь; аз воздам . (). Следовательно, закон Божий по отношению к обидчикам хочет поставить нас только в пределах незлобия, в полной уверенности на правосудие Божие, которое лучше нас знает, когда и как совершить свой расчет с людьми неправедными. Храни незлобие и виждь правоту, яко есть останок человеку мирну. Беззаконницы же потребятся . (). Потому-то о людях злых сказано: возвеселистеся на земли, и насладистеся, упитасте сердца ваша, яко в день заколения. Осудисте, убисте праведнаго: не противится вам (). Что же следуете за сим? Ужели их злодеяния пройдут спокойно и останутся без всякого воздаяния? Нет; после долгого молчания и терпения Господа, Господь воздвигнет на них рвение свое и возопиет с крепостию: молчах, еда и всегда умолчу и потерплю ()? Тогда возглаголет к ним гневом своим и яростию своею смятет я (). Тогда-то возвеселится праведиик, егда увидить отмщение (). Отсюда видно, что как бы кто ни возвышал нравственность христианскую и ни представлял ее в таком совершенстве, что она будто уже не допускает различия между любящими и ненавидящими, принимает за одно благотворения и несправедливости, но верным остается то, что и самым праведникам недостает в настоящей жизни той радости, чтобы видеть скорое отмщение беззаконных людей, а что они возрадуются тогда, когда придет день воздаяния. Удивительно ли после этого, если наше сердце, при виде умножающегося зла и распространяющегося торжества несправедливостей, приходить к вопросу: будет ли в самом деле когда-нибудь это воздаяние, смирит ли Господь надменных гордецов, не уважающих чувства человеческого и равнодушно попирающих других, которые подпали под их неприязнь и злобу? В этом вопросе выражается не злость и любомстительность вопрошающего, а желание видеть низложение зла и торжество над ним добра и истины. Что действительно настанет великий и радостный день этого торжества для страждущих в нынешнем веке праведников, получаем удостоверение от самого Господа, подтверждающего сию истину примером даже такого судии, который и Бога не боялся и людей не стыдился, и однако же исполнил настоятельное требование одной бедной вдовы, терпевшей притеснение. Судья был некий , – говорит Господь, – в некоем граде, Бога не боялся и человеков не срамлялся. Вдова же некая была в граде том и прихождаше к нему, глаголющи: отмсти мне от соперника моего. И не хотяше на долгом времени; последи же рече к себе: Аще и Бога не боюся, и человеков не срамляюся: но зане творит ми труды вдовица сия, отмщу ея: да не до конца приходящи утруждаешь мя. Рече же Господь: слышите, что судья неправедный глаголет: же не имать ли сотворити отмщение избранных своих вопиющих к нему день и ночь и долготерпя о них ()?
Таким образом, если христианин для того и вступает в звание христианина, чтобы разделять страдания со Христом для смягчения грубых сердец людей невежественных и жестоких, – если он, претерпевая сии страдания и сам очищается от грехов своих и подлежит во времени карающей правде Божией, дабы вечно быть помилованным в жизни будущего века, – если сии страдания соразмеряются с его силами и происходят под непосредственным распоряжением воли Божественной, от которой единственно зависит жребий наш, – если, наконец, взыщет с обидчиков все, в чем они оскорбляют кого-то, открывается уже возможность для него оставаться спокойным среди всех несправедливостей и нападений со стороны злых людей.
Соображая все сказанное нами о прощении обид, уясняем ту непререкаемую и вполне согласную с чувством нашего сердца истину, что обязанность прощать обиды и несправедливости должна быть понимаема совокупно и совместно с обязанности обижающих – искренно и чистосердечно просить себе прощения у тех, пред кем они виновны. При искреннем раскаянии их в своих преступлениях и чистосердечном, нелицемерном испрашивании себе прощения у обиженных, получают всю силу те доказательства, которые приводятся обыкновенно к убеждению одних обиженных, нисколько не касаясь условия, требующегося от обидчиков, чем они обессиливаются и оказываются недейственными на душу. Следовательно, если хотим быть убедительными в своих наставлениях относительно прощения обид: то непременно должны ясно иметь в виду не одну обязательную сторону, относящуюся только к обиженным, но и другую, касающуюся самих обидчиков. Тогда мысль божественной заповеди выскажется полно и не встретит никакого для себя возражения в чувстве нашего сердца. Пусть никто и не рассчитывает на требование этой любви, какая заповедуется нам в отношении ко врагам и обидчикам и в надежде на нее не позволяет себе обходиться с другими так, как внушает ему недоброе сердце, полное лукавства и неприязни, в той уверенности, что ему должны прощать и принимать за благо все, что бы он ни сделал. Нет; если обиженный должен прощать наносимые ему обиды и оскорбления: то еще первее обидчики обязываются к тому, чтобы не быть такими, и если они уже сделались виновными в чем-либо пред своими ближними, то пусть поспешат возвратиться к оставленной ими любви и со смирением поищут мира у тех, перед кем погрешили. Главная мысль божественной заповеди состоит в том, чтобы погасить взаимную вражду между людьми, прекратить неприязнь и привести всех в единение духа и внутреннее согласие, основанное, на чистой и святой любви. Поэтому закон божественный нисколько не благоприятствует обижающим и поступающим не по духу любви христианской. В таком случае и мы скажем каждому, чувствующему свою обиду: забудь ее, прости нанесенное тебе оскорбление, потому что этого требует любовь естественная и высшая, благодатная. Прости своему ближнему обиду, потому что и ты сам не всегда бываешь прав пред ближними своими, и теперь имеешь прекрасный случай вознаградить и загладить собственную вину. Прости обиду, потому что и тебе прощает грехи вечная , при твоем раскаянии и желании примирения с нею. Прости обиду, потому что так поступил Господь со всем человечеством и так поступают все истинные Его ученики и последователи. В противном случае, удерживая грехи ближнего своего, и сам сделаешься недостойным прощения грехов твоих пред судом милостивого, но и правосудного Бога. Если же обидевший столько будет груб и невежествен, что не захочет и сознать своей неправоты и отстать от зла, если он до того предан духу вражды и неприязни, что с упорством продолжает свой нехристианский образ действия: то в таком случае обижаемому и гонимому, при невозможности защититься от нападения зла, остается хранить свое незлобие, не отступать от своего чистосердечия и простодушия, и ждать терпеливо суда Божия.
Для лучшего утверждения себя в чувстве незлобия и миролюбивом настроении духа, требуемого от нас христианскою обязанностию, считаем за нужное точнее определить себе самый внешний образ своего обращения с людьми нам враждебными и недоброжелательными; ибо не имея верного и твердого об этом понятия, можно внутренне колебаться сомнением, так ли мы исполняем то, что повелевает нам закон Господа и исполняем ли его? Говорят: мы свое незлобие и чистосердечие ко врагам должны доказать любовию; а любовь состоит в том, чтобы быть единодушными, откровенными и общительными с теми, кого любим. Следовательно, если мы истинно любим своих врагов и обидчиков: то также должны обходиться и с ними. Неточное толкование любви, которое выгодно только для врагов ко вреду вашему. Божественное учение любви евангельской не воспрещает нам пользоваться всеми способами житейского благоразумия и иметь свой разбор, к кому и как относиться. Потому между другими наставлениями божественного учения читаем следующее: будите мудри, яко змия и цели яко голубие ). Кое общение волку со агнцем тако грешнику со благочестивым ()? Помизаяй оком кует зло, и никтоже его отставит от того: пред очима твоима усладит уста своя и словесем твоим подивится, последи же развратит уста своя и в словесех твоих даст соблазн (). Как сохранять единодушие и искренность с людьми подобного рода? Здесь самое благоразумие заставляет нас быть осторожными в отношении к ним и держать себя вдалеке от них. Есть люди, с которыми нужно пресекать всякое общение по прямой заповеди Господа: изыдите от среды их и отлучитеся, и нечистот их не прикасайтеся: и аз прииму вы: и буду вам во Отца и вы будете Мне в сыны и дщери, глаголет Господь вседержитель (). Заповедь cия собственно касается неверных, от сообщества которых должны удаляться верующие; но и между верующими есть такого свойства люди, с которыми воспрещается даже ясти. В числе этих людей слово Божие поставляет всякаго рода обидчиков, как-то: досадителей, хищников и лихоимцов (). Есть и такие люди, от которых нужно бегать: егда гонять вас во граде сем, бегайте в другой (). Как согласить все эти правила с требованием от нас такой любви ко всем, какую мы можем иметь только к людям искренним и благожелательным нам? Но в чем же, спросят, будет состоять наша любовь ко врагам и недоброжелателям? В нашей готовности принять и их в общение с собою, если они отбросят от себя те причины, которые полагают разделение между ими и нами. Пока остаются в них эти причины, мы можем только благожелать врагам своим, чтобы они изменились на лучшее и исправились; – можем молиться о них, чтобы дал им покаяться и придти в дух любви христианской; – можем даже благодетельствовать им, но только тогда, когда наша благотворительность будет уместна и полезна им. Ибо часто бывает, что враги, презирая и ненавидя противных им людей презирают и самые их благодеяния, и это бывает тогда, когда они сами находятся в выгоднейшем положении пред теми, которые им ненавистны.
Вообще, при учении о любви христианской, нужно твердо помнить то весьма важное различие, что иное дело – любить, и иное – обнаруживать свою любовь. не перестает быть любовию и тогда, когда вся заключается в себе самой и не обнаруживается. И божественное учение нигде не воспрещает нам в проявлении своей любви руководствоваться своим личным благоразумием и осторожностью. Потому-то и сам Господь, хотя заповедал вам любить всех, но своим примером показал, что иначе Он являл Себя в отношении к тем, которые были Ему преданы, и иначе к тем, которые Его гнали и ненавидели. В последние минуты своей жизни, Он также хотя и изрек прощение самым врагам своим, но в этом прощении мы должны видеть только Его готовность принять в общение с Собою и их, если бы они раскаялись и обратились к любви Его. Но поелику они остались упорными в своей злобе: то и наследовали ту клятву, которой были достойны по своему нечестию и делам беззаконным. Отселе, несомненно, заключаем, что верным признаком нашего чистосердечия и незлобия ко врагам должно быть разумное убеждение в том, имеем ли мы внутреннее расположение принять их в общение любви своей, если бы они изменились сами в себе и отложили те причины, которым полагают необходимое разделение между ими и нами? Не мы расторгаем союз взаимной любви, но они; следовательно, от них и зависит восстановить эту связь, или оставаться вне ее. Тут наше прощение врагам ничего не поможет им, и не восполнит в них того, что остается за ними как собственный их долг, как законное требование, которому они не следуют и против которого действуют.
Мф., 77 зач., XVIII, 23-35.
Когда Господь наш Иисус Христос умирал на Кресте, Он и в предсмертных страданиях старался принести людям пользу. Думая не о Себе, но о людях, Он, испуская дух, дал человеческому роду один из величайших Своих уроков. Это урок прощения. Отче! прости им, ибо не знают, что делают . Никогда раньше ни с одного места казни не слыхали таких слов. Напротив, раньше казнимые, невиновные или виновные, взывали к богам и людям, прося о мести. “Отомсти за меня”, — вот слова, которые чаще всего можно было услышать на месте казни до Христа, да, к сожалению, и сегодня можно услышать у многих племен — даже тех, что крестятся святым Крестом Христовым. А Христос при последнем издыхании прощает Своим ругателям, мучителям и убийцам, просит Отца Своего Небесного, чтобы и Он им простил, и, более того, еще и находит для них оправдание: не знают, — говорит Он, — что делают .
Почему именно сие поучение о прощении повторяет Господь на Кресте? Почему из бесчисленных поучений, данных Им на земле людям, Он выбирает именно это, а не другое, чтобы изречь его Своими Божественными устами в конце, в самом конце? Несомненно, потому, что Он хотел, дабы сей наказ запомнили и выполняли. В безвинных страданиях на Кресте, величием Своим превосходящий все величие мира, вознесенный над царями и судиями земными, над мудрецами и учителями, над богатыми и бедными, над общественными реформаторами и бунтовщиками, Господь наш Иисус Христос примером прощения запечатлел Свое Евангелие. Да покажет сим, что без прощения ни цари не могут царствовать, ни судии судить, ни мудрецы философствовать, ни учители учить, ни богатые и бедные жить жизнью человеческой, а не скотской, ни пылкие реформаторы и бунтовщики сделать что-нибудь полезное. А прежде всего и в конце всего — да покажет: без прощения люди не могут Его Евангелие ни понять, ни, тем паче, исполнить.
Словами о покаянии Господь начал Свое учение, а словами прощения завершил его. Покаяние есть семя, прощение — плод. Никакой похвалы не стоит семя, если оно не приносит плода. Никакое покаяние не имеет ценности без прощения.
Чем бы было человеческое общество без прощения? Зверинцем среди зверинца природы.
Чем, кроме невыносимых цепей, были бы все на земле законы человеческие, если бы их не смягчало прощение?
Разве без прощения мать могла бы назваться матерью, брат — братом, друг — другом, христианин — христианином? Нет: прощение составляет главное содержание всех этих имен.
Если бы не существовало слов “Прости меня!” и “Бог простит, и я прощаю!” — жизнь человеческая была бы совершенно невыносима. Нет на земле такой мудрости, которая могла бы навести порядок и установить мир между людьми без помощи прощения. И нет такой школы и такого воспитания, которые могли бы сделать людей великодушными и благородными без упражнения в прощении.
Какая человеку польза во всей его мирской учености, если он не может простить своему ближнему одного обидного слова или взгляда? Никакой. И какая человеку польза в ста литрах елея, если каждая капля не свидетельствует хотя бы об одной прощенной обиде? Никакой.
О, если бы мы знали сколько нам молча прощают каждый день и каждый час — не только Бог, но и люди, мы бы и сами со стыдом поспешили простить других! Сколько мы расточаем неосторожных, обидных слов, на которые отвечают молчанием; сколько злобных взглядов; сколько неподобающих движений; да даже и непозволительных дел! И люди переносят это, не воздавая нам “око за око и зуб за зуб”. А что тогда сказать о прощении Божием? Для него слишком слабо всякое человеческое слово. Нужно слово Божие, чтобы описать неизмеримую глубину Божия милосердия и Божия прощения. С таким словом и обращается к нам сегодняшнее Евангелие. И кто еще на небе и на земле мог бы изречь и описать Божие, кроме единого Господа нашего Иисуса Христа, предвечного Сына Божия? И Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Мф. 11, 27). Безмерность прощения Божия Господь наш Иисус Христос выразил притчею о великом должнике. Повод для этого дал Ему апостол Петр, спросивший Его, сколько раз прощать согрешения брату своему, до семи ли раз ? Господь ответил на сие знаменитыми словами: не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз . Сравните эти два высказывания, и вы увидите разницу между человеком и Богом. Петр думал, что, говоря до семи ли раз , он достиг вершины милосердия. Господь наш Иисус Христос отвечает: до седмижды семидесяти раз ! И, словно и сия мера показалась Ему недостаточной, Господь, чтобы было понятнее, поведал следующую притчу:
Посему Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими . Царство Небесное нельзя ни описать словами, ни обрисовать красками, оно только до некоторой степени может быть уподоблено тому, что происходит в этом мире. Господь говорит в притчах, ибо иначе трудно выразить то, что не от мира сего. Этот мир помрачен и обезображен грехом, но все же он не вполне утратил сходство с иным, истинным миром. Этот мир не является — далеко не является — дубликатом того, но всего лишь бледною картиной и тенью его. Отсюда и проистекает возможность уподобления между двумя мирами как между предметом и его тенью. Почему Господь говорит: человек царь (Сего ради уподобися царствие небесное человеку царю, иже восхоте стязатися о словеси с рабы своими ), а не просто царь ? Во-первых, для того чтобы подчеркнуть: звание человека выше звания царя: быть человеком бó льшая честь, чем царем. Точнее, “человек” означает истинное достоинство, а “царь” — служение. Во-вторых, чтобы показать хорошего царя. Так же Господь говорит и человек некий бе домовит, иже насади виноград ; паки подобно есть царствие небесное человеку купцу, ищущу добрых бисерей, — все с тем же намерением: подчеркнуть, что речь идет о хорошем домохозяине, о хорошем купце, как и о хорошем царе. Говоря о судье, который Бога не боялся и людей не стыдился (Лк. 18, 2), Господь не говорит: человек судия , но просто: судия бе некий . Из сего видно, что под словами человек царь Господь подразумевает “хороший царь”.
Итак, один хороший царь захотел сосчитаться с рабами своими. Рабы его — его должники; ибо у истинного царя рабы сами берут в долг, а не он у них. Когда начал он считаться с рабами своими, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов . Один талант оценивался примерно в 240 золотых лир, или же 500 золотых червонцев; десять тысяч талантов составляли около двух с половиной миллионов золотых лир, или примерно пять миллионов золотых червонцев. Это огромный долг даже для государства, не говоря уж о человеке. Но что с того? Еще больше число наших грехов пред Богом — наш долг Богу. Говоря о долге раба царю, Господь имеет в виду наш долг Богу. Потому Он и использует такие огромные, на первый взгляд неправдоподобные числа, которые, конечно, нисколько не невероятны, если подсчитать грехи каждого из смертных людей.
А как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и все, что он имел, и заплатить. В то время по законам как римским, так и иудейским, обедневшего должника можно было продать в рабство вместе с его семьей. Одна овдовевшая женщина с воплем говорила пророку Елисею: раб твой, мой муж, умер… теперь пришел заимодавец взять обоих детей моих в рабы себе (4 Цар. 4, 1). Таким образом, то, что царь повелевает сделать со своим рабом-должником, он повелевает по праву и по закону. Глубинный смысл сего царского приказа в том, что, когда наши грехи превосходят всякую меру, Бог лишает нас всех даров Святого Духа, делающих человека человеком. Приказал продать его означает, что грешник лишается своей Богом данной личности; и жену его — значит, что он лишается дара любви и милости; и детей — значит, что он лишается силы творить какое бы то ни было благо. И заплатить — означает, что все Богом данные дары от злого человека снова возвращаются к Богу как к Собственнику и Источнику всякого блага. Мир ваш к вам возвратится , — сказал Господь Своим ученикам (Мф. 10, 13).
Тогда раб тот пал и, кланяясь ему, говорил: государь! потерпи на мне, и все тебе заплачу. Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему . Какая мгновенная перемена, и какой дешевый выкуп, и какое безмерное милосердие! Злому рабу, столь задолжавшему, не на кого было надеяться. Никто на свете не мог помочь ему, кроме все того же его государя, заимодавца. Он стоял между государем и рабами. Рабы не смеют помочь ему без воли государя. Таким образом, лишь тот, кто его судит, может его и помиловать. И раб сделал то, что только и возможно, и разумно было сделать — упал государю в ноги и стал умолять его о милости. Он просил не о прощении долга — об этом он не смел и подумать — но об отсрочке: потерпи на мне, и все тебе заплачу . А человек царь — истинный человек и истинный царь — отпустил его и долг простил ему . И значит, он дал ему двойную свободу: свободу от продажи и свободу от долга. Разве это не настоящий царский подарок? Так не поступают цари земные. Таковую нечаянную милость может явить лишь Царь Небесный. И Он ее являет, и являет часто. Стоит какому-нибудь грешнику прийти в себя и покаяться, как Царь Небесный готов простить ему десять тысяч возов грехов и возвратить все отнятые дары. Не только никто не может сравняться в милосердии с Богом — никто не может даже описать милосердия Божия. Изглажу беззакония твои, как туман, и грехи твои, как облако; обратись ко Мне, ибо Я искупил тебя , — говорит Господь(Ис. 44, 22). Тому, кто прибег ко Господу с искренним покаянием, Он прощает все и дает еще один срок, еще одну возможность сразиться, чтобы увидеть, хочет ли тот стоять за Господа — или Господа предать. Царь Езекия заболел смертельно; плача, отворотился он лицом к стене и помолился Богу, да продлит Бог ему жизнь — и Бог продлил ему жизнь еще на пятнадцать лет. И славил Езекия за это Бога, говоря: Ты избавил душу мою от рва погибели, бросил все грехи мои за хребет Свой (Ис. 38, 17). Похожее произошло и с задолжавшим рабом. Он молил своего государя, чтобы тот только потерпел на нем, ожидая возвращения долга, и государь простил ему весь долг, даровал ему свободу и принялся ждать — не возврата старого долга, но благодарения за новое благодеяние. И вот как быстро он его дождался:
Раб же тот, выйдя, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, чтó должен . Прощенный и отпущенный своим государем, раб встречает другого раба, своего должника, по отношению к которому он теперь оказывается в положении государя. Но когда раб становится государем, взгляните, как грозен такой государь! В то время как человек царь поступил со своим должником и истинно по-человечески, и истинно по-царски, этот же самый должник, коего милость царская спасла от погибели, ведет себя теперь с собственным должником хуже дикого зверя, и еще из-за какого долга! Из-за ста динариев! Ему самому человек царь простил пять миллионов золотых червонцев, а он из-за ста динариев хватает и душит своего должника, и сажает его в темницу, пока не отдаст долга . Здесь уже не царь считается с рабами своими, но раб с рабом. И раб-заимодавец хватает за горло раба-должника, душит его и требует немедленно возвратить долг.
Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: потерпи на мне, и все отдам тебе . Точно такая же сцена разыгрывалась только что, когда сей лукавый раб стоял на коленях перед государем. И царь, умилосердившись, простил ему десять тысяч талантов. Он же не умилосердился над своим должником, который был ему должен всего лишь сто динариев. Не захотел он ни сжалиться, ни умилосердиться, ни простить, а пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст долга . Так раб-заимодавец поступил с рабом-должником. Так человек поступает с человеком. А такой поступок человека по отношению к человеку и изменяет милость Божию на праведный суд. Когда человек утеряет милость Божию, настигает его суд Божий. Если же милость утеряна, то суд страшен. Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет (Гал. 6, 7). Мы действительно совершаем надругательство над Богом, если принимаем от Него милость, а распространяем вокруг себя немилость. Мы действительно насмехаемся над Богом, если на коленях вымаливаем у Него прощение нашим бесчисленным грехам, а сразу после того сажаем в темницу своего брата за один-единственный грех против нас. Не будем же обманываться, воистину Бог поругаем не бывает, над Ним нельзя насмеяться, Его невозможно обмануть. Мы никогда не удалены от его длани, как от милующей, так и от карающей. Страшно впасть в руки Бога живаго (Евр. 10, 31)! А насколько страшно сие, показано далее в самой притче Христовой:
Товарищи его, видев происшедшее, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему все бывшее . Кто эти товарищи, кои видели происшедшее и очень огорчились? Милостивые люди, духовным разумом познавшие, чтó Бог сотворил сему лукавому рабу, и своими очами видевшие нестерпимую злобу лукавого раба — и возопившие к Богу. Но это может относиться и к ангелам, которых можно назвать товарищами людей, поскольку и те, и другие призваны служить Богу и, кроме того, по словам Самого Спасителя, удостоившиеся Царствия Божия будут равны Ангелам (Лк. 20, 36). Конечно, ни милостивым людям, ни ангелам не надо рассказывать Богу бывшее в мире, как бы для того, чтобы Бог о том узнал, ибо Всевышний Бог всеведущ и всевидящ, а все что и одни, и другие видят и понимают, они видят и понимают с Божией помощью. Почему же тогда говорится, что рабы увидели сделанное своим немилосердным товарищем и рассказали о том своему государю? Чтобы показать отзывчивость и сострадательность добрых людей и ангелов. Ибо сие есть воля Самого Бога, да радуются все Его верные, видя добро, и да огорчаются, видя зло. Итак, огорченные рабы Божии, придя, придя, рассказали государю своему все бывшее.
Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; ? Царь не хочет казнить лукавого раба, прежде чем не объявит ему его преступления. Так поступит и Господь на Страшном Суде. Обратится Он к тем, которые по правую сторону Его, призовет их в жизнь вечную и объяснит им, как они заслужили сию жизнь; обратится Он тогда и к тем, которые по левую сторону Его, отправит их в муку вечную и объяснит им, как они заслужили сию муку. Господу угодно, чтобы всякий знал, за что получает награду или наказание, дабы никто не считал, будто Бог поступил с ним несправедливо.
Сначала Бог называет раба злым, а затем навек отлучает его от Себя. Ибо зло не имеет с добром ничего общего. Сразу за этим следует и ясное обоснование того, почему Господь называет грешника злым: весь долг тот я простил тебе . Бог не входит в подробности. Он не говорит: “Я тебе простил десять тысяч талантов, а ты не хотел простить своему товарищу даже ста динариев”, — но просто: весь долг тот , чтобы сим побудить самого грешника подумать о величине долга. Далее Господь разъясняет, чтó Его побудило простить должнику таковой долг: потому что ты упросил меня . И здесь государь не входит в подробности, умалчивая о том, что предшествовало просьбе, а именно о том, как раб пал к ногам Его и кланялся. Действия эти выражают покаяние, а покаяние предшествует молитве. Молитва без покаяния не помогает нисколько. Но как только молитва соединяется с покаянием, она бывает Богом услышана. Задолжавший раб, действительно, явил сначала свое покаяние, а затем попросил Государя потерпеть на нем. Потому мольба его тут же была услышана, и Государь сотворил для него более, нежели тот желал, — простил ему весь долг. Затем Государь рисует пред ним его злодеяние по отношению к товарищу, причем делает это в форме вопроса. Почему в форме вопроса? Почему Он не говорит ему: “Я помиловал тебя, а ты не помиловал товарища твоего”, но: не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя ? Для того, чтобы виновный сам увидел, что ему нечего ответить. Для того, чтобы привести его в ужас молчания, предоставляя ему возможность сказать, если он может, что-нибудь в свою защиту. В такой вопросительной форме ответил Господь наш Иисус Христос одному из служителей первосвященника, первому ударившему Его по щеке со словами: так отвечаешь Ты первосвященнику ? А Господь отвечал: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, чтó ты бьешь Меня (Ин. 18, 22-23)? Такой ответ Христов не мог не привести служителя в ужас молчания. Такой ответ означает горящие уголья, собранные и на голову, и под ноги. Подобный способ обличения вины употребляет и человек царь в сегодняшней Евангельской притче: не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя ?
Наступил ужас молчания... А после него пришел ужас осуждения. И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга . Когда милость Божия обратится в правосудие, тогда Бог страшен. Блаженный Давид говорит Богу: Ты страшен еси, и кто противостанет Тебе? Оттоле гнев твой (Пс. 75, 8). Прозорливый же Исаия: Вот, имя Господа идет издали, горит гнев Его (Ис. 30, 27). Сим огненным гневом и разгневался человек царь на немилосердного раба и отдал его истязателям, то есть злым духам. Ибо злые духи суть истинные истязатели людей. Кому же еще отдать того, кто из-за жестокосердия своего отпал от Бога и кого Сам Бог назвал злым , — кому, как не главным носителям зла, бесам? Почему сказано: пока не отдаст ему всего долга ? Во-первых, дабы показать, что раб предан на вечные мучения. Ибо, прежде всего, немыслимо, чтобы человек с таким долгом мог когда-либо расплатиться; а кроме того, подобный окончательный приговор Бог произносит над человеком не в этой жизни, а лишь после смерти, когда нет ни покаяния, ни какой-либо возможности искупить грехи, совершенные на земле.
Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его . Это заключительные слова притчи, в которых — главный ее смысл. В словах сих нет никакой двусмысленности и никакого подтекста. Как мы поступаем с братом своим, так и Бог поступит с нами. Это объявил нам Господь наш Иисус Христос, у Коего нет ни неведения, ни ошибки. Христос в данном случая говорит не Отец ваш , но Отец Мой Небесный , ибо сим хочет сказать, что если мы не прощаем грехи братиям своим, то теряем право называть Бога своим Отцом. И еще подчеркивает Христос, как именно надо прощать — от сердца своего . И человек царь простил задолжавшему рабу от сердца своего, ибо говорится: умилосердившись над рабом тем, — то есть милость родилась в сердце государя. Итак, если мы не простим брату своему и если не простим от сердца своего, с милосердием и любовью, Бог, Творец и наш, и братий наших, поступит с нами точно так же, как человек царь с жестокосердным рабом. То есть и мы будем отданы истязателям, бесам, которые будут вечно истязать нас в царстве тьмы, где плач непрестанный и скрежет зубов. А если бы это было не так, разве Господь наш Иисус Христос сказал бы нам сие? А Он говорил об этом не только по поводу сей притчи о жестокосердном рабе, но во многих других случаях. Каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить (Мф. 7, 2). Разве это не то же самое наставление, без двусмысленности и без подтекста? И разве Господь то же самое наставление не поместил и в главную молитву, нам данную, в молитву Господню: и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим ? Страшными сими словами мы каждый день, читая Отче наш , так сказать, возобновляем завет с Богом, моля Его, чтобы Он поступил с нами так, как мы поступаем со своими ближними; чтобы Он простил нам так, как мы прощаем; чтобы Он явил нам такую милость, какую и мы являем должникам нашим. Как легко мы даем Богу обязательства и какую ответственность берем на себя! Легко Богу простить нам настолько, насколько и мы прощаем другим; легко Ему оставить каждому из нас и долг в десять тысяч талантов; о, если бы мы с таковою Божественной легкостью хотели оставить брату своему долг в сто динариев! Поверьте, что каким бы огромным ни был долг человека человеку, грех брата пред братом и товарища пред товарищем, он не составляет больше ста динариев по сравнению с громадным долгом каждого из нас Богу. Все мы без исключения являемся великими должниками Божиими. И когда нам в голову придет судиться с товарищем из-за его долга, надо нам вспомнить, что мы сами неизмеримо больше должны Богу, Который все еще терпит на нас, все еще отлагает срок уплаты, все еще ждет и прощает. Ах, надо нам вспомнить: какою мерою мы мерим, такою и нам будут мерить! И, кроме того, надо нам вспомнить последние слова Христовы, которые Он изрек, умирая на Кресте: Отче! прости им . Тот, у кого осталось хоть сколько-нибудь несожженной совести, устыдится при таких воспоминаниях, и ослабнет его рука, гонящая малых должников его.
Поспешим, братия, простить всем грехи и оскорбления, чтобы и Бог простил нам бесчисленные грехи и оскорбления наши. Поспешим, пока смерть не постучала в двери и не возгласила: “Поздно!” За дверьми смерти ни мы не сможем более прощать, ни нам не простится. Слава Божией милости и Божию суду. Честь и слава Божественному Учителю и Господу нашему Иисусу Христу, со Отцем и Святым Духом — Троице Единосущной и Нераздельной, ныне и присно, во все времена и во веки веков. Аминь.
Из собрания творений святителя Николая Сербского (Велимировича), выпущенного издательством Сретенского монастыря. Приобрести издание можно в магазине "Сретение".