«Если бы мне дали книгу с таким автором на обложке, я бы сразу понял, что это мистификация. К чему Джон? Каким образом у этого Джона может быть фамилия Шемякин?! Нелепица какая-то. Если бы мне сказали, что в жилах автора причудливо смешалась бурная кровь камчадалов и шотландцев, уральских староверов, немцев и маньчжур, я бы утвердился во мнении, что это очевидный фейк.
Если бы я узнал, что автор, историк по образованию, учился также в духовной семинарии, зачем-то год ходил на танкере в Тихом океане, уверяя команду, что он первоклассный кок, работал приемщиком стеклотары, заместителем главы администрации города Самары, а в результате стал производителем систем очистки нефтепродуктов, торговцем виски и отцом многочисленного семейства, я бы сразу заявил, что столь зигзагообразной судьбы не бывает. А если даже и бывает, то за пределами больничных стен смотрится диковато.
Да и пусть. Короткие истории безумия обо мне самом и моем обширном семействе от этого хуже не станут. Даже напротив. Читайте их с чувством заслуженного превосходства – вас это чувство никогда не подводило, не подведет и теперь».
Джон Шемякин
Джон Шемякин – знаменитый российский блогер, на страницу которого в Фейсбуке подписано более 50 000 человек, тонкий и остроумный интеллектуал, автор восхитительных автобиографических баек, неизменно вызывающих фурор в Рунете и интенсивно расходящихся на афоризмы.
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Дикий барин" Джон Шемякин бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
Дикий барин Джон Шемякин
(Пока оценок нет)
Название: Дикий барин
О книге «Дикий барин» Джон Шемякин
Джон Шемякин - одна из знаковых фигур сегодняшнего Рунета. Необычное сочетание имени и фамилии досталось ему от русской матери и отца-шотландца. При этом биография Шемякина еще более неординарна: за свою жизнь ему, историку по образованию, пришлось побывать корабельным коком, приемщиком стеклотары, заместителем главы городской администрации Самары, торговцем виски и многодетным отцом. Но прежде всего Джон Шемякин - блогер, на страницу которого в социальной сети Facebook подписано более 60 тысяч пользователей. Уникальный, абсолютно самобытный стиль, образный язык, фирменный юмор - все это помогло Джону Шемякину завоевать сердца привередливой интернет-аудитории.
«Дикий барин» - литературный дебют Шемякина. Формально эта книга - сборник автобиографических эссе, охватывающих разнообразные и зачастую неожиданные темы, начиная от бытия домашних любимцев автора и заканчивая отношением его к политическим и социальным процессам, происходящим в стране.
Для кого написана книга «Дикий барин»? Прежде всего, для тех, кто уже знаком с Джоном Шемякиным по «Живому журналу» и Facebook. Эссе, которые вошли в сборник, - это, прежде всего, фирменный стиль Шемякина-блогера, моментально узнаваемый, снискавший ему репутацию «скульптора слова».
«Дикий барин» - это хорошо знакомое всем поклонникам автора сочетание иронии и самоиронии, благодаря которому критики уже успели назвать Шемякина «новым Гоголем». Юмор автора настолько изыскан, что эссе из его дебютной книги ценители качественной литературы уже успели растащить на афоризмы. О чем бы ни писал Джон Шемякин, ему ни на секунду не изменяет элегантная ирония, с которой он воспринимает окружающую действительность.
Кроме того, «Дикий барин» - это настоящий литературный антидепрессант. Эта книга из тех произведений, которые категорически рекомендуются к прочтению, если вас вдруг охватила хандра, а будни кажутся абсолютно унылыми и безрадостными. Знакомая ситуация? В таком случае не отказывайте себе в удовольствии - начните читать «Дикого барина». Эссе из этого сборника буквально пронизаны добротой и любовью к жизни во всех ее проявлениях.
Ну и наконец, книга Джона Шемякина - это один из лучших образцов литературы нового поколения, эры социальных сетей. Автор в таких произведениях фактически неотличим от литературного персонажа, а у читателей возникает ощущение «погружения» в описываемые события.
Все вышеперечисленное превращает «Дикого барина» в уникальный литературный деликатес. Разумеется, как и любой деликатес, по вкусу они придется далеко не всем и далеко не сразу, но уж равнодушным точно никого не оставит.
Не отказывайте себе в удовольствии - начните читать книгу «Дикий барин» уже сейчас!
На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Дикий барин» Джон Шемякин в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.
Скачать бесплатно книгу «Дикий барин» Джон Шемякин
(Фрагмент)
В формате fb2 : Скачать
В формате rtf : Скачать
В формате epub : Скачать
В формате txt :
Джон Шемякин
Дикий барин
Татьяне Никитичне Толстой - с бесконечной признательностью за строгую заботу и суровые наставления
… и другие звери
Сегодня был прогулочный день. Выходил к любезному моему сердцу народу, чтобы традиционно кидать в него вареное мясо, бисквиты и медные деньги.
Шествовал по нашей набережной, имея в поводу псадеда Савелия и псавнука его. Как ветхая барыня на вате, честное слово! Псавнука вынес из авто, усадил в снег и любовался горечью взгляда и без того не очень оптимистичного подростка. Псавнук уродился у нас с Савелием огорченным заранее.
Псадед по молодости был не такой. Он постоянно лупасил лапами и хвостом по полу, визгливенько лаял, бегал как умалишенный туда-сюда, наводил порядки, строил планы, хитрил, изворачивался, подворовывал. Подворовывал и просто так, и с далеко идущими замыслами.
Мой кот-душегубец на излете своей карьеры решил дать последнюю гастроль. И внезапно принялся изводить беспечно живущих в поселке грызунов. Причем действовал расчетливо и хищнически. Таскал каждый день по три грызуна и укладывал их неаппетитные тела рядом с моими прикроватными тапочками. А иногда укладывал прямо в тапочки. Это было неприятно.
Неприятно вообще иногда просыпаться. Даже усыпанному чужими деньгами. Неприятно утром видеть того, кого предупреждал еще вечером, что пьяной валиться на кровать в туфлях - это к мозолям. И пробуждаться с грызунскими телами, сложенными в твои тапочки, тоже неприятно.
У грызунов ведь тоже какая-то там жизнь была. Может, они плели венки по вечерам, надевали их себе на головы и задумчиво, с некоторым недоверием, смотрели на звездное небо, уминая лапами разбухшие тугие щеки. Строили грызуны планы, стряхивали друг на друга капельки росы. Что там еще делают хомячиные ромео и джульетты?
И вот лежат они у меня в ногах, молодые, не виноватые ни в чем. Это сбивает мою настройку на доброту, которой я занимался весь предыдущий вечер, злобно вертя ручки настроек на своем железном сердце.
Коту злодеяния не поставишь в вину. Он таков, каков есть, как его родили семьдесят три года назад. Он появился в семье котов-душегубов, мужал в атмосфере насилия и, состарившись, в толстовство не ударился. Жил как мог, разорял, давил и требовал. Куда мне его было направлять? Как улучшать? Чем раздабривать? Не знаю.
Поэтому, вздыхая, хвалил кота за завтраком. Предъявляя его в качестве примера своим домочадцам. Смотрите, говорил, смотрите на Фунта нашего, на бодрого ветерана. Не может собирать для меня полевые цветы - выражает свое преклонение передо мной посильными хомяками. Дождусь ли чего подобного от вас, постылые? Вы хоть состругайте мне что, сплетите, не знаю, скомкайте или разогрейте. Про кофе даже не заикаюсь, но местоблюстителя как-то уважайте, разучите что-нибудь…
И так нудел почти все томное лето.
Пока не проснулся от ощущения неприятного хомяка на лице.
Не открывая глаз, поскорее захлопнул рот, доверчиво распахнутый навстречу ночным чудесам и возможным соблазнам. Продолжая страстно храпеть с подвыванием, засунул руку под подушку, нащупал рукоять.
Я человек современной направленности. Меня удивить трудно, я в городе бывал. Но хомяк над красиво очерченной губой и чей-то язык на моем высоком лбу - это сочетание для меня тогда было новым. Теперь-то все иначе, конечно.
Открываю лазоревы очи свои - Савелий! Смотрит на меня с нежностью, язык вывалил, глаза выпучены от преданности, уши растопырены. Меня копирует во всем. Аферист даже в малом.
Вот, намекает, изволите ли видеть, какие собачки-с бывают удивительно полезные, зря вы ругалися про прежний случай с ковриком и ботинком, то мелочи, а вот, полюбопытствуйте для интереса, спросите у меня, а где ж наш умница Савелий, что за гостинец скусный он хозяину добыл и принес на второй этаж, давайте уже вставайте, будем кусаться за ваши руки, всячески прыгать и все прочее с костями! А?! Вставайте! Будем мячик рвать! Рвать! И ту еще рвать будем, ту! Тугомясую! Противную которую, с полотенцем! Она такое про вас говорит! И машет полотенцем страшно, страшно… подлая! Рвать ее будем весь день, а? А?!
Отругал я тогда Савелия. Савелий отбежал прочь в страшном подозрении, что мир вокруг него сговорился затерзать собачку смышленую. Что когнитивный диссонанс - это не выдумки бездомных сговорчивых подруг, не фантазия, а настоящая правда жизни.
«Состояние психического дискомфорта индивида, вызванное столкновением в его сознании конфликтующих представлений, - проговорил про себя Савелий внушительно, - если по простому-то говорить. Зря я у старого пятнистого шизофреника хомяка спер, надо было, видать, самого старого идиота к этому, который… к этому, короче, тащить. Этот который с утра не соображает вообще ни хрена, надо было его брать на заботе моей о коте его вонючем, на соборности нашей, на силе сплочения. Притащить пятнистого к постели, чтобы не пикнул, за шкирняк, разбудить этого которого и так радостно залаять. Чудо! Чудо! Радость какая неожиданная! Явление! Сам этот проснулся, хоть и не обещало того вчерашнее возвращение из серого дома с красной крышей!»
Принесенная в кульке Глафира первым делом порысачила ловить моего стодвадцатитрехлетнего попугая-бухаринца.
Попугай переживает сейчас очень сложные времена. Я остроумно называю его маразматические выходки кризисом среднего возраста.
Раньше попугай символизировал мой главный тезис о том, что для настоящего мужчины разум, чувства и нормы общежития - это досадные наросты на репродуктивной системе. Пятнадцать лет назад мой пернатый аристократ открыл для себя целебные поддерживающие силы алкоголя. Роман попугая и синьки вспыхнул так жарко, что я даже интересовался у Федюнина адресом клиники для пожилых алкоголиков с манией преследования.
Федюнин, кстати, первый наливший попугаю водки в ананасовый сок, наш коренастый совратитель, сдержанно ответил, что надо уважать слабости других и не выпячивать недостатки окружающих.
Пробухать мою хату мы попугаю не дали, попугай взял себя в лапы, увидев мою назидательную пантомиму о своей возможной будущности. Случайно эту пантомиму увидел тогда еще моложавый кот Фунт и уверовал.
Завязавший попугай - это натура, слепленная из нервов, боли и подозрений. Поэтому времена у него последние тринадцать лет не очень простые. Мы, окружающие, его не радуем, не радует вид за окном, а то, что радует, - оно заперто.
Зато выщипанные по запойному ужасу перья не летают по помещениям. А то было дело: общипал себя до лысин, колдырь. Страшно было смотреть, а он еще в идиотическом трансе выбегал к гостям…
И вот теперь к псадеду Савелию, аксакалу кошачьей национальности Фунту, попугаю и, видимо, собакомыши Мыши взошла британка Глафира.
Которая официально вообще-то Персефона, но это я счел чрезмерным.
Попугай, Глафира и Савелий
Когда попугай приходит в возбуждение свое старческое, разбрасывая куски фруктов и орехов, Глафира Никаноровна просто обмирает в счастье своем. Какой! Господи, какой же он! Какой весь… прямо… такой!
Начинает как-то суетливо выбегать, позировать на секунду-другую, потом опрометью за угол бежит, менять образ.
Выходит в новом, снова не то! Не то надела! Все не то! Снова за угол!
А там этот мужик Савелий по-простецки что-то поджирает из миски. Хвостом лупасит и даже как-то подвывает над жратвой.
Прочь, постылый, я в волнении, я и сама не соображу, что со мной! Ах, матушки нет, не спросишь, что, что делать, как пленительно изогнуться, чтобы тот… Чтобы тот, на шкафу… Он такой! Он умный и очень… прекрасный!
А кто я ему?! Никаноровна какая-то…
Пометавшись, Глафира выходит в простеньком, сама нежность и свежесть, несмело переступает, смотрит на старого идиота на шкафу с таким, понимаешь, недоумением. Мол, впервые я тут, билет утерян, не знаю, что и делать… Вот тут посижу. Лапки вот у меня. Такие вот. Лапки. Что скажете? Я вам не мешаю? Нет? Я тогда еще тут посижу, просто не соображу даже, что мне и делать-то. Отдышусь. Как только вас впервые увидела, понимаете, во мне что-то…
Тут, нажравшись, врывается Савелий Парменыч. Он в кураже. И свое отожрал, и кошачье тож. Гул-ляем, бра-та-ва! Че тута прищурилися все?! Че притихли, спрашиваю?! Ты, носатый, че лупишься?! Че пыришь, говорю, пернатый?! Спустись, потолкуем… Сидит он! Закисли, смотрю! Кадрилю я вам тут сейчас сбацаю, по-городскому, значит, с вывертом! Счас я вам тут спляшу-станцую! Да! Да! Иди сюда, крыса! Тебе говорю, полосатая… Я тебя буду зубами, а ты, вроде как мамзель, ты вырывайся несильно! Я праздника жажду! Паскудина какая! Меня!.. прекращай! Меня прекращай! Когтями в морду! Это нос!.. Па-апаша! Бать, я к тебе прибежал, извини! Что творят! Глянь, глянь, глянь! Ты посмотри, да, да, кого ты тут развел! Это ж гады! Ты добрый, да, да, да! И развел! Они тебя обжирают! Давно хотел сказать! И тот, носатый, и эта, с когтями вонючими! Жрут все время… И у меня жрут! Жрут! Я подголадываю, кстати, все время! Просто молчал! Кидай в того швабру! Я его с земли возьму. А эту за шкирняк держи, она хитрая, хитрая! Видишь, че тут у них? Заладилося, заладилося у них тут все! Дай мячик! Ну дай, ладно тебе, мячик дай, ну дай, дай, дай мячик! обожаю тебя! обожаю, бать, веришь - нет?! дай мячик! Кидай его! Мне! Мне кидай!..
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Джон Александрович Шемякин
Дикий барин в диком поле
© Д. Шемякин, 2016
© ООО «Издательство АСТ», 2016
Житейския истории
Лыжи
Носился на лыжах, собирая на склонах кровавую жатву.
Мне бы санки шипастые, меж шипов проволочка чтоб стальная, булатные полозья в хищном узоре, а спереди саночек-разрезалочек рогатый череп пусть скалится на трезубце. В руку бы мне косу, в другую же кистенёк. Я бы тогда человек на пять больше уделал на спуске.
А раньше я на лыжах ходить, спускаться, бегать и пр. не любил. Мне государство выдавало лыжи бесплатно. В моём лесостепном историческом техникуме, например. Исторический техникум надеялся, что лыжные кроссы укрепят мою мужественность, подготовят меня к защите родного края или, напротив, защите трудящихся края чужого.
В школе наш класс учили бросаться в самоубийственные штыковые атаки, метать гранаты, отличать по запаху отравляющие газы, по цвету-яркости – атомный взрыв от водородного, по звуку – работу танковых моторов «Леопарда» от «Т-60».
Во дворе нас учили допрашивать, вешать и расстреливать пленных. На улицах – диагностировать переломы и вправлять выбитые челюсти. Дома – копить сухари, крупы, спирт, лекарства, сахар. В очередях приучали к терпению у комендатур и пунктов эвакуации. В гостях – нажираться на грядущую зимовку, сгребая недоеденное в карманы и шапки. В кино и банях случались облавы. В театре «Оптимистическая трагедия», а там – «кто ещё хочет попробовать комиссарского тела?», анархист Сиплый и не то чтобы хеппи-энд.
А тут ещё и лыжные кроссы!
Я считал, что вполне уже годен к нестроевой службе при обозе наступающих на развалины Парижа краснознамённых гусеничных армад. Учил языки, хотел в трофейную команду. На лыжах не хотел, а это оценки, выговоры и презрение сизоносого доцента кафедры физвоспитания.
Поэтому я что? Поэтому я лыжи ломал. Ломал я их в лесу, наедине с природой, колошматя по пню.
Три раза государство выдавало мне лыжи с ещё теплыми от чужих ног ботинками. Что тоже являлось своего рода подготовкой к грядущему неизбежному. И все три раза я случайно ломал лыжи о пень.
А на четвёртый раз за мной, используя мою невнимательность, доверчивость к лесу и, прямо скажем, надвигающуюся слепоту, заскользил следить сизоносый физкультурник. Наш, как я его называл, педагог.
И вот зима. Лютая. Я стою перед деревом. Пня не вижу – он весь окончательно в снегу затаился. Поэтому ёлка. Пушистая, красивая, накинувшая на себя белоснежную шубку, немолодая, но стройная. Свежая. И вот я хреначу лыжей по упругим её ветвям. А ёлка-озорница играет со мной, кокетничает. Пружинит, сволочь. Не ломается лыжа.
Надо мной вороньё кружит. Я красный весь, колочу лыжей злобно, хаотично, от меня пар. Я как мужик-середняк, вернувшийся из недоброго города в свою голодную деревню. Злость, тоска и позёмка. Только вороны радуют, орут и машут крыльями. Короче, новый год в колонии усиленного режима, добавленный администрацией колонии к предыдущему сроку.
– И что это мы тут делаем? – слышу вкрадчивый вопрос.
Не оборачиваясь, выпустил лыжу из рук, молча и не мигая обтёр лицо снегом.
«Буду валить физкультурника, – решил, – потом грех замолю, а лес не выдаст, схоронит нашу маленькую педагогическую тайну. К весне ближе я уже буду в Ашхабаде, на стройке, звать меня будут Фирдуз, там граница, копыта, Тегеран, Персидский залив, смена документов и танкер. Поножовщина в трюме с носатыми греками. Далее карьера миллионера-судовладельца, белый смокинг, оперная певица в любовницах, бриллиант в зубе у собаки, яхта из палисандра, опиум, таинственное убийство певицы, собачий зуб с бриллиантом в кармане, Монако, казино, проигрыш, револьвер, осечка, выигрыш, возвращение на родину в костюме образованного раджи. Всё стройно, чётко просчитано, план прекрасен!»
Оборачиваюсь к доценту. А он своей судьбы не знает, думает, что его синий тренировочный костюм с надписью «Спортобщество «Пищевик» 1980» спасёт, обеспечит ему легкое вознесение.
Но глаза-то у него есть. Поэтому он на три шага от меня сразу отошёл. От меня же пар валит, я красный, на щетине снег тает, и запах от ботинок с чужих ног тоже, знаете, не обнадёживает.
– Что я тут делаю? – тихо спрашиваю у отступающего физкультурника. И сразу в крик, тут важно дать мгновенный переход, секундный переход фазы торможения в фазу обострения болезни мозга. – Вы! ВЫ, Сергей Сергеевич! Только! Посмотрите! Ворона на верхушке! Терзает! Терзает!.. – тут пауза, резкое понижение тона, растерянность, боль и на выдохе безнадёжно: – Бельчонка…
– Шемякин, вы идиот?
– Я идиот.
– Отдайте лыжи. Я поставлю вам зачёт. Никому ничего не рассказывайте.
Комсомольские взносы
Однажды, очень и очень давно, декан изловил меня в момент моего возрождения из пепла.
В пепел я превратился, проводив своего друга Серёжу Н-ва в армию.
Рассказывал уже эту бесстыдную историю, прекрасно характеризующую моё разрушительное влияние на все стороны жизни людей, окружающих меня.
Вкратце напомню. Мы с Серёжей жили в одной общежитской комнате. И символизировали собой два полюса одного холодильника «Полюс».
Папа у Серёжи работал директором крупного свинокомплекса. А я жил сам по себе на гречневых и гороховых концентратах.
Завтракал Серёжа двумя ломтями свинятины, которые из-за знания общежитских нравов жарил тут же, у нас в комнате, деликатно задёрнув от меня занавеску. Обедал Серёжа тоже чем-то очень диетическим на основе смальца и копчёностей, ужин я обычно не наблюдал, потому как горбатым шакалёнком бегал по коридорам общежития нумер два, обезумев от гастрономических кошмаров.
В нашей комнате пропахло сытой едой всё: Серёжа, его вещи, мои вещи, подушки, одеяла, учебники, я жратвой тоже пропах насквозь. Омерзительная привычка нюхать пальцы, галлюцинации, бред стали моими постоянными спутниками.
Холодильник свой Серёжа запирал на изящную цепочку с замком, которые ему привезла из свинокомплекса мама. Она при этом привезла ещё пять кило копчёного сала и две банки маринованных с перцем пятачков. Думаю, что в детстве у Серёжи были забавные игрушки, а его детская была красиво убрана поросячьими головками и гирляндами сосисок над кроваткой в форме свинки из натуральной кожи.
Серёжа очень любил эти маринованные пятачки и, похрустывая, закусывал ими водочку, которая, понятное дело, при такой диете его не губила, а делала всё краше и краше. Человек на моих глазах наливался телесной красотой не по дням, а по часам.
Стали приходить к нам повестки из военкоматов. Родина настойчиво звала нас к себе в армию, гостеприимно указывая номер статьи Конституции.
Серёже повестка всё никак не приходила и не приходила. На проводах в рекруты какого-то очередного счастливца Серёжа сказал, что служить вообще не собирается. Сказал негромко, времена были ещё прилично социалистические. Но в глазах у Серёжи стояло безмятежным синим озером понимание жизни.
В ту же ночь я сел за письменный стол, взял пропахшую свининой бумагу, липкую ручку и написал между жирными разводами письмо в «Красную звезду». От имени Серёжи Н-ва. В письме говорилось, в частности, что дед-балтиец и отец-тихоокеанец Сергея с осуждением смотрят на него, до сих пор не служившего, а военком района подполковник Б. Гусев под надуманными предлогами отказывает Сергею в его праве защищать нашу страну. «Под надуманными предлогами» я подчеркнул два раза. Письмо завершалось просьбой направить Серёжу служить на флот, желательно на атомную подводную лодку. Подписал просто: Сергей Н-в. И утречком опустил в почтовый ящик.
Я сам не ожидал, что это письмо опубликуют в «Красной звезде» в рубрике «Навстречу съезду ВЛКСМ».
За Серёжей пришли прямо в лекционный зал. Пришёл сам подполковник Б. Гусев и два капитана.
С большим и понятным волнением я читал письма, которые мне писал друг Серёжа из Североморска. В этих письмах было всё. В тех местах, где описывалась моя судьба в инвалидном кресле на вокзале, я всегда прерывал чтение и замирал.
Через полгода я привык к этим письмам, перестал их хранить у сердца и начал усиленно отжиматься от пола и бегать в загородном парке. Записался в секцию гиревого спорта.
Вот при возвращении с тренировки, на которой я много плакал и просился домой (тм), меня и подловил наш добрый король Дагоберт. Декан наш замечательный. Который меня, в принципе, помнил, как-то распознавал на визуальном уровне, но имени моего запоминать не хотел.
Декан схватил меня за руки и взволнованно произнёс:
– Джеймс! У нас на факультете произошла беда!
Если бы передо мной не стояла самая главная беда на факультете, если бы она не так крепко держала меня за руки, то, возможно, я и не стал бы впоследствии тем, кем стал. А просто вырвался бы и убежал.
Но что-то меня остановило, и две беды факультета разговорились.
– Понимаешь, Джим, – сказал мне декан, – у нашего факультета огромная задолженность по членским взносам. Мы много должны комитету комсомола университета. Студенты не платят свои взносы, понимаешь?! И поэтому образовалась задолженность. Комитету комсомола университета. Студенты не хотят платить, и задолженность получилась, понимаешь, да?!
– Перед комитетом комсомола? Задолженность перед комитетом комсомола организовалась, да? – уточнил я на всякий случай, переминаясь призовым жеребцом и прикидывая, смогу ли выбить головой стекло и скрыться в кустах.
– Да! – ответил неторопливый декан. – Студенты не платят вовремя взносы, и образовалась задолженность.
– Это очень плохо! – честно признал я. – За это по головке не погладят. За задолженность перед комитетом комсомола. В такое время это очень плохо, когда студенты вовремя не платят взносы.
Стекло уже не казалось мне таким уж толстым.
– Ты, Джин, вот что: ты должен нам помочь, да. У Колесниковой, – декан посмотрел в бумажку, – не получается собирать взносы вовремя. Ты должен ей помочь взносы собрать.
Стекло казалось уже совсем тонким и манило.
– Я обязательно помогу! – пообещал я максимально честно.
– Давай сюда зачётку! – внезапно хищно сказал декан. Помог мне её найти и спрятал в свой карман. – Верну, когда… – декан посмотрел в бумажку, – Колесникова скажет, что задолженность перед комитетом комсомола ликвидирована.
«Прекрасно, Джек! – сказал я сам себе. – Прекрасно! Очень удачно всё сложилось. Правда? Главное, секция гиревого спорта очень помогла!»
Через два часа я был вышвырнут из всех возможным общежитских комнат, в которые входил с требованием комсомольской дани. Я орал и бесновался, стучал кулаками в двери, давил на сознательность и простую человеческую жалость.
Может, на других факультетах это бы и сработало. Но на историческом факультете, сами понимаете… Какая жалость, если кругом конспекты по гражданской войне?
Обида была в том, что дело-то пустяшное было: по две копейки с носа в месяц. Но первый сбор украли, вторую сумму как-то потеряли. В третий раз собрали не со всех, и такая карусель несколько месяцев продолжалась. Но не кошмарная сумма корячилась, нет.
С огорчением и болью вернулся в свою конурку.
После ухода Серёжи Н-ва на флот комнатка моя не осиротела. Ко мне подселили отслужившего пограничника Ваню, и жизнь наладилась.
Ваня выпивал. А так как его путь в страну зелёных фей только начинался и весил Ваня около центнера, то алкоголя ему требовалось довольно много.
Недостаток средств Ваня возмещал, работая сторожем в школе, в которую по ночам запускал всех окрестных сластолюбцев и женщин трудной судьбы. Деньги, полученные от сластолюбцев, Ваня аккуратно пропивал, заглушая совесть и расшатывая нервную систему.
У него начали появляться странные идеи и видения. В видениях этих Ваня был страшен. Спал я в такие Ванины периоды, как кашалот: только одной половиной мозга. Вторая половина стояла на страже моего здоровья и жизни. Потом половины мозга менялись местами, происходила смена караула, и к седьмому дню видения начинались уже и у меня.
– У тебя водка есть? – спросил у меня Ваня.
– Водка будет, когда мы с тобой ликвидируем задолженность перед комитетом комсомола! – произнёс я, валясь в постель. – Студенты не платят взносы, понимаешь, Джеймс, а Колесникова не справляется… декан зачётку… песец! – засыпая половиной мозга, обрисовывал я ситуацию.
Я даже не заметил, как Ваня взял обмотанную изолентой монтировку и вышел из комнаты, приставив на место нашу традиционно полуоторванную дверь.
Утром я проснулся уже второй половиной мозга и понял, что стал жертвой какого-то насилия. Иного объяснения тому, что я лежу в постели и весь усыпан, как среднеазиатская невеста, бумажными деньгами, найти мне было трудно.
Ощупал себя всесторонне, посмотрел под кровать, попил воды. Под раковиной обнаружилась коробка из-под обуви, в которой тоже были деньги. Деньги были ещё на полу и даже в сортире. Ощупал себя ещё раз. Отлегло от сердца, не так уж я и свеж был, чтобы за моё потрёпанное житейскими бурями тело платили такие бешеные деньжищи. Тем более что и Ваня спал среди синих и красных бумажек. А он-то просто так не сдался бы.
Собрал Ванятка за ночь адское количество рублей. Нет, не только с историков, он методично прочесал два общежития, заглянул и к юристам, и к филологам. Сначала трезвым собирал, объясняя ситуацию с задолженностью, а потом где-то разговелся и стал просто так входить с монтировкой и уходить уже с купюрами.
«Лет семь, – думал я, разглядывая собранные кучей дензнаки, – как минимум. На зоне надо будет в придурки постараться попасть. В библиотеку или в прачечную, самодеятельность поднимать».
В голове лаяли конвойные собаки и лязгали запоры этапных вагонов.
Отучился ты, Джим, отучился…
Деньги мы с Ваней сдали в комитет комсомола. Я успел написать красивым почерком обращение к М. С. Горбачёву от лица студенчества. В комитете, увидев меня с петицией и причёсанного Ваню с коробкой денег, сначала не поверили глазам.
– Это наш почин! – торжественно произнёс я взволнованным голосом коммунара. – На памятник первым комсомольцам нашей области. И ещё тут задолженность по взносам…
На съезд ВЛКСМ Ваня поехал один. Мою кандидатуру зарубили в комсомольском обкоме.
Прошлое
Проезжал мимо своего первого адреса в Самаре. Снимал в 1986 году комнату у одного странноватого бывшего инженера, женатого на не менее странноватой учительнице рисования.
Инженер был рыбак. Жена лила из гипса фигурки. Вязки чехони, низки воблы, веревки с лещами на все комнаты протянуты. Снасти по углам. Лодка в коридоре. И все это благоухает то так, то эдак среди гипсовых бюстов и каких-то посмертных масок.
Правда, не все маски были посмертные. Два раза хозяйка снимала гипсовые слепки с моего выразительного лица. Не знаю, чего она хотела этим добиться. Но упорно уговаривала продолжить творческие эксперименты с моим увековечиванием.
Одну маску подарила мне. В полном обалдении держал в руках своё гипсовое лицо, тревожно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Это как скальп свой держать в трясущихся руках под свист прерий.
Повесил слепок на стену.
Снял на следующий день. Отнес в университет и подарил археологу Вашенкину. Тот удачно пристроил мою личину в экспозицию, неожиданно посвященную раскопкам Помпей.
Пока экспозиция действовала, пару раз заходил любоваться на себя. Под моим гипсовым лицом красовалась трафаретная надпись: «Одна из жертв вулкана Везувий. Нумидийский раб».
Пока хозяйка квартиры предавалась со мной творчеству, хозяин приучал меня к поискам правильного опарыша и копке червей. За прослушивание лекций про опарыша мне полагалась поощрительная награда – вобла. А то и две. Плюс я негромко заимствовал из хозяйской коллекции эту питательную и полезную рыбу.
Из воблы я варил суп с пшенкой. Воблой я закусывал воду из-под крана или даже чай. На воблу менял сигареты. Воблой я подманивал к себе доверчивых микрорайонных девушек. Вобла меня кормила, утешала, доставляла телесные удовольствия. А после сдачи зачета по мировой художественной культуре я понял, что вобла меня, в принципе, и учит ещё. Обеспечивает стипендией. Вобла была моей утешительницей.
От омерзительной привычки нюхать пальцы я избавился совсем недавно.
Рядом с домом тянулась, да и сейчас тянется железная дорога. Стальные строчки, сшивающие расползающуюся рыхлость моей страны, как сказал бы на моём месте человек эстетически выверенный. Засыпал я под шум составов, спал под перестук колес и гудки. Просыпаешься, и полное ощущение, что прибыл в новое удивительное место. Может, в Сызрань. Или даже в Рузаевку.
Походкой в ритме «тыдысь-тыдысь» кидаешься к окну. Разводя руками висящую чехонь, прилипаешь к стеклу. А там всё то же самое, что и вчера. Никуда не уехал. Небо. Труба. Сортировочная. Ночью опять куда-то едешь под перестук, ещё немного, ещё чуть – и ты вырвался, а утром – вобла, гипс, зубная паста «Поморин».
Это как с Интернетом, что тут объяснять.
Вышел из машины, прошелся по старым дорожкам. Жизнь, жизнь, куда ты подевалась?
Романтик
Всей своей жизнью наш друг Костя доказывает, что в жизни есть место романтике, любви, нищете и оптимизму.
Собственно говоря, наш друг Костя состоит из всех этих названных качеств.
Прочие проявления жизни волнуют его гораздо меньше. Деньги, карьера, признание благодарного отечества вызывают у Кости снисходительную усмешку всё повидавшего крестоносца.
Мы пытались найти Константину приличную работу с атрибутами: заработной платой, кабинетом и перспективами. Всё закончилось довольно предсказуемо и очень-очень быстро.
В один из зимних вечеров, когда мы с друзьями занимались развивающими настольными играми в карты, дверь распахнулась. В клубах морозного пара стоял Константин в неожиданно каракулевом манто. Лик его был бледен и иконописен.
В чём только ни застигали Константина так называемые «неожиданные тяжелые обстоятельства» в лице мужей-дальнобойщиков, братьев Агакеримовых, Руслана и Аликпера, татуированных сожителей, милиционеров, прибывших по вызову мстительной и глупой соседки… Но в женской шубе на голые эффектные плечи Костю мы имели счастье видеть впервые.
Тем более всем стало горько на душе, потому как, по нашим подсчётам, Костя в это время должен был ишачить программистом в подразделении одного топливного холдинга, куда мы его сообща, не без приключений, засунули.
– Укройте меня, друзья! – с обречённостью молил Костя. – Я люблю и любим, но обстоятельства!..
Вскоре по следу Константина пришли и обстоятельства, забрали шубу своей жены и вразвалку удалились.
Мы все вылезли из-под стола. Я прижимал к разбитому носу кусок занавески. Б-ч держал одной вывихнутой рукой разбитую об стену другую руку. Вадик придерживал пальцем чуть надорванное ухо.
Костя спустился с антресолей и тяжело вздохнул.
Мы решили оставить Константина в покое. Потому как уже устали быть свидетелями волны «необоснованных упрёков и поцелуев рук».
Костя не унывал. Водил к себе в пустой гараж женщин и пользовался их благосклонностью.
Для создания атмосферы Константин зажигал свечу. Тогда женщины понимали, что к чему. И если свеча в гараже зажжена, то любые отговорки бессмысленны.
Это сейчас девушки недоумевают до последнего. Раньше было иначе. Свечой Костя как бы подчёркивал то важное обстоятельство, что если женщина прошла, спотыкаясь на щебёнке, за ним три километра по пустырю под вой собак со стройки, то он это ценит. И сейчас произойдёт волшебство… Как-то так, в общем.
Свеча горела на столе, отражаясь и преломляясь в рядах банок с помидорами и огурцами, выставленными на гаражных полках. В углу стоял велосипед. Женщины начинали надеяться на благополучный исход этого увлекательного приключения и выпускали из рук гаечный ключ, незаметно подобранный в начале гаражного визита.
Отсюда вывод: свеча и помидорные банки по отдельности пошловаты в качестве фона для любви на ватнике, а в сочетании друг с другом – вполне приличны. А нищета ухажёра – настоящий фильтр для подтверждения искренности чувств и кристальности намерений.
Я смотрел на женщин, выбравших романтика Костю, с уважением. Не каждый день увидишь такое чувство вживую.
Хотя иногда закрадывалось подозрение, что докторская колбаса свою роль тоже играла в этом непростом женском выборе. Дам-то Костя подбирал себе своеобразных, не будем лукавить.
Игрушки
Удачно почесался спиной о стенку в турецкой бане.
Стенка показалась мне приятно шершавой. Я и почесался спиной.
Клочья шкуры летели до раздевалки. Не знаю я удержу, вот что скажу.
Вот был у меня в детстве заводной медведь. В спине дырка, в дыре ключ, повернул пять раз – медведь начинает шевелиться, урчать и делать вид, что мёд из бочонка жрёт.
С помощью медведя воспитатели мои, потевшие в три смены в попытках моей социализации и общего одомашнивания, пытались мне внушить систему причинно-следственных связей.
Вот медведь, ключ, уязвимое место на медведе, суй в медвежье уязвимое место ключ, с сопением ключ проворачивай, и медведь тебе выдаст поучительное шоу. Понял?
Конечно, понял! Ведь если от пяти поворотов ключа медведь шевелится, то от десяти, поди, ещё и заговорит! По-моему, логично.
После десяти проворотов со скрипом медведь действительно чуть было не заговорил. Что-то в нём так, знаете, ёкнуло, вот чуть-чуть, казалось, немного ещё, потерпи, родимый, давай!..
А медведя тут парализовало. Кондратий его обнял. Карачун схватил.
Я сделал вывод, что излишнее внимание к тому, чей танец ты хочешь увидеть, вредно.
Когда игрушки простые, они калечат внутренний мир одного. А если игрушки сложные, измыслены техническим гением, то покалечить могут очень много людей. Даже годы спустя аукается эхо.
У знакомых моих рос некрупный сын, потом родилась ещё дочь. Родители были отличные, игрушек у детей было море. Особенно таких, знаете, на батарейках. Нажимаешь корове на пузо, корова поёт «Очи чёрные», тряся выменем и широко распахивая рот.
Она мне особо нравилась. Я и в гости приходил к знакомым, чтобы с коровой этой поиграть. До семи раз прослушивал и глупо хихикал. Хорошая была корова, весёлая, отзывчивая и такая сообразная во всём.
Дети подросли. Игрушки с подсевшими немного батарейками оттащили в гараж. Засунули в мешок, мешок повесили на крюк, поверх мешка со временем навесили брезентовый плащ.
Года два прошло.
Приехал тесть в гости. За каким-то лихом полез в гараж, старый алкоголик. И при свете фонарика начал в гараже шебуршиться гадюкой в камышах. Нашёл бутылку. Усугубил состояние. Пошёл нетвердо к выходу и покачнулся.
Всем телом въехал в мешок со старыми игрушками, укрытыми до времени брезентовым плащом.
Игрушки в мешке очень обрадовались, что за ними детство вернулось. И сразу стали петь, трясти своими пыльными немолодыми телами. В темноте мешка. А батарейки подсевшие. Поэтому вместо пения – низкий вой, вместо весёлого подёргивания лапами, головами и хвостами – старческое артритное шевеление.
Короче, тесть увидел, как ожил брезентовый плащ, и, колыхаясь, утробно воя, хочет тестя убить, не знаю, поработить, что там плащи из гаража со старыми алкоголиками делают? Игрушки про тестевы переживания не знали – они в мешке, им не видно, кого они там веселят. А тесть про игрушки был не в курсе, но был очень в курсе неврозов на почве регулярной интоксикации.
Не совпали тестя и игрушек из мешка колебания души. Игрушки радуются, что за ними пришли, вернулись за ними, скоро мы увидим свет, наддай, Патрикеевна, тряси выменем шибче, свобода! свобода скоро! мы любим и любимы! не подведи, Михеич, рви гармонь, косолапый! ещё немного! немного ещё!..
А тесть видит, что это за ним тоже пришли, что всё, амба, кончилась жизнь, прощайте, скалистые горы! отплавал своё, морячок (он механиком на сухогрузе работал), суши вёсла, корабли, покинувшие строй эскадры, считаются вышедшими из боя самовольно, бей морзянку, спасённых нет!.. А-А-А!
Тестя из гаража выманивали всем миром. Он пугливо отнекивался, и пришлось его выволакивать, всклоченного и неясно улыбающегося. С чуть ли не перекушенным фонариком в обеих руках.
Игрушки освободили, почистили, заменили батарейки, раздали в хорошие руки. Тестю тоже пришлось немного батарейки заменить. Он теперь аквариумист, стал строг, не шутит, на праздники к друзьям не ходит, купил «форд», сажает огурцы. Тёща не знает, как китайским игрушечникам в церкви молиться.
Отсюда выводы: трясти выменем и петь надо, даже если сидишь в мешке дикое количество времени. Детство может достать и через годы. Искусство исправляет нравы.